— Высказанное вами пожелание могло бы печально отразиться на судьбе этого бедного ребенка, — ответил я. — Во Франции с королями по имени Генрих непременно происходит несчастье: Генрих Первый был отравлен, Генрих Второй смертельно ранен на турнире, а Генрих Третий и Генрих Четвертый были заколоты кинжалом наемного убийцы.
— Ну что ж, в конце концов, лучше умереть от кинжала, чем зачахнуть в изгнании: смерть наступает быстрее и страдаешь меньше.
— Ну а вы сами так и не вернетесь во Францию?
— Если герцогиня Беррийская, отправившаяся в Вандею, что с ее стороны было безумием, сделает еще одну глупость и даст там себя захватить, я вернусь в Париж, чтобы защищать ее перед судом, поскольку мои советы все равно не помешают ей предстать перед ним.
— А если нет?..
— Если нет, — продолжал г-н де Шатобриан, отламывая второй кусок хлеба, — я буду продолжать кормить моих курочек.
Два часа спустя после этой беседы я удалялся от Люцерна, сидя в лодке, которой управляли два гребца; я увидел в городе все, что хотел в нем увидеть, и вдобавок увозил с собой воспоминание, какое даже не рассчитывал там обрести, — воспоминание о встрече с г-ном де Шатобрианом; мне довелось пробыть целый день с литературным гигантом нашей эпохи, с человеком, чье имя звучит так же громко, как имя Гёте и Вальтера Скотта. Я смерил его взглядом, как те альпийские горы, что вздымают свои белоснежные пики перед моими глазами; я поднялся на его вершину, спустился на дно его бездн и обошел кругом его гранитное основание; и выяснилось, что он выглядит еще более великим вблизи, а не издали, в действительности, а не в воображении, в живой речи, а не в своих произведениях. Со временем сила впечатления от встречи с г-ном де Шатобрианом лишь возрастала, и никогда больше я не буду делать попыток вновь увидеться с ним, так как во мне живет страх, что я найду его уже не таким, каким он запомнился мне, и что эта перемена нанесет ущерб тому чувству благоговения, каким проникнуто мое отношение к нему. Что же касается г-на де Шатобриана, то, вероятно, из его памяти стерлись не только подробности моего визита, но и сам этот визит; впрочем, в этом нет ничего удивительного: я был всего лишь паломником, а он был Богом.
XLI
РИГИ
Около четырех часов пополудни мы прибыли в Веггис: именно отсюда, по зрелому рассуждению моих лодочников, мне следовало начать восхождение на самую известную гору Швейцарии, заслужившую славу благодаря изумительной панораме, которая открывается с ее вершины.
День уже клонился к вечеру, так что мы заглянули в гостиницу лишь для того, чтобы отыскать там проводника. К сожалению, как я уже сказал, мы несколько припозднились: погода на следующий день обещала быть великолепной, что вызвало наплыв путешественников и, как следовало ожидать, нехватку проводников; последний из них ушел час назад вместе с каким-то англичанином. Хозяин гостиницы посоветовал нам отправиться следом за англичанином, заверив нас, что если мы хорошие ходоки, то нагоним его на пол пути к горе, а это даст нам возможность воспользоваться услугами его проводника, когда начнется вторая, самая трудная часть подъема на гору.
Прислушавшись к совету хозяина, мы немедленно тронулись в путь. Дорога, начинавшаяся у самых дверей гостиницы, была достаточно заметной, чтобы мы не боялись заблудиться; примерно в двухстах шагах от дома она углублялась в очаровательную рощу дубов и ореховых деревьев, тянувшуюся на протяжении полульё; выйдя из нее, мы вступили на голую, лишенную растительности почву ржаво-коричневого цвета, ставшую такой безжизненной после извержения, которое случилось здесь в 1795 году.
Это странное извержение, причину которого долго не могли раскрыть и объяснили лишь в наши дни, в какое-то мгновение грозило жителям Веггиса повторением судьбы обитателей Геркуланума, однако здесь не лава, а потоки грязи чуть было не погребли их под собой. На рассвете 16 июля 1795 года жители Веггиса, не спавшие всю ночь из-за шума, причину которого они не могли понять, увидели, что на горе, примерно на одной трети ее высоты, образовались поперечные трещины в том месте, где пласты на разломе Россберга, в которые вклинивается долина Гольдау, упираются в известняковые пласты Риги, и из этих трещин выходит поток жижи коричнево-красного цвета, спускающийся вниз, как огромное пятно грязи: его ширина равнялась четверти льё, а высота составляла от десяти до двадцати футов; преодолевая неровности почвы, он полз вниз довольно медленно, что дало жителям Веггиса время забрать из своих домов все самое ценное; напоминая лаву во всем, кроме того, что ее разжижение было вызвано вовсе не вулканическим жаром, эта грязь скапливалась у тех предметов, какие становились препятствием на ее пути, и перекатывалась через них, когда не в состоянии была толкать их перед собой. Извержение длилось неделю, и повсюду, где прошли потоки грязи, зеленый наряд Риги исчез под ржаво-красным покровом, который со стороны озера до сих пор выглядит, как огромный лишай, образовавшийся на склонах горы. Впрочем, благодаря усилиям местного населения растительность уже отвоевала часть этого безжизненного пространства, а рано или поздно и все оно покроется зеленью; и тогда, как рыбаки Торре дель Греко или Резины, жители Веггиса снова будут спокойно спать у подножия вулкана столь же опасного, как и вулкан Неаполя; ведь катастрофа, жертвой которой они чуть было не стали в конце прошлого века, была вызвана тем, что вода, просочившаяся с вершины Риги в недра горы, дошла до слоя земли, лежащего между двумя пластами скальной породы, и размыла его, после чего, под давлением верхнего пласта, эта земля, превратившаяся в жижу, вырвалась наружу в виде потоков грязи. Эти симптомы внушают тем более сильную тревогу, что именно они были предвестниками обрушения Россберга, однако в тот раз не один пласт горы устремился в долину, а вся гора, соскользнув со своего основания, словно новый корабль, сошедший со стапелей, обрушилась в Люцернское озеро, и поднявшаяся при этом волна затопила всю прилегающую местность.
Мы пересекли эту пустынную равнину и, подойдя к небольшому скиту Святого креста, находящемуся на полпути к вершине, увидели, что навстречу нам направляется какой-то молодой человек, держащийся очень прямо и при этом делающий такие широкие размеренные шаги, что казалось, будто у него вместо ног циркуль. Мы без труда узнали в нем нашего англичанина. Его проводник шел за ним и то на немецком языке, то на французском, пуская в ход все мыслимые доводы, уговаривал его повернуть обратно и возобновить прерванное восхождение; но англичанин оставался глух к его словам и с невозмутимым видом продолжал спускаться; по мере спуска скорость его все возрастала, и мы уже стали опасаться, как бы через пятьсот шагов он не пустился бегом.
С первого же взгляда нам стало ясно, что проявляемые проводником услужливость и настойчивость вызваны его опасениями остаться в этот день без заработка, и я спросил у него, не согласится ли он, оставив в покое англичанина, связать свою судьбу с нами. Предложение было принято в тот же миг; проводник остановился, предоставив молодому человеку без помех проделать обратный путь. Англичанин же, не обратив ни малейшего внимания на то, что он остался без проводника, продолжал спускаться с горы, по-прежнему наращивая скорость, и это внушило нам надежду, что если дело и дальше пойдет подобным образом, то он доберется до Веггиса раньше, чем через полчаса.
Мы поинтересовались у проводника, известно ли ему, что за неотложное дело так внезапно призвало этого одержимого ходока на берег озера, но он ответил нам, что, скорее всего, англичанин был предрасположен к этой мании, и вот теперь она внезапно у него проявилась. Так, еще в Веггисе проводнику стоило больших трудов уговорить англичанина подняться на Риги, и он решился совершить восхождение лишь после того, как ему было обещано, что там, вероятно, никого, кроме него, не будет; только тогда и на этом условии молодой человек согласился отправиться в путь, однако через каждые пятьсот шагов он непременно спрашивал, добрались ли они уже до места, и, получив отрицательный ответ, со смирением квакера шел дальше; но примерно на половине дороги он узнал, что впереди него идет какая-то многочисленная компания, и эта новость, видимо, ввергла его в оцепенение: мгновение он оставался неподвижен, лицо его покраснело, а затем, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, он зашагал в Веггис. Напрасно проводник убеждал его, что они прошли уже полдороги и подъем теперь займет ничуть не больше времени, чем спуск. Однако, вне всяких сомнений, англичанин думал, что тогда на следующий день ему придется спускаться, и эта тягостная убежденность внушила ему то отчаянное решение, жертвой которого, не появись рядом мы, чуть было не стал проводник.