— Да, но мы здесь не для того, чтобы упражняться в остроумии.
— Вы правы: меньше слов, больше дела.
— Способны ли вы сохранять хладнокровие, стоя у барьера?
— За это я не могу вам поручиться: если кровь ударит мне в голову, то можно и вспылить; но только вспылю я заранее, ручаюсь вам.
— Черт возьми! Что за глупая история! — вскричал я, топнув ногой.
— Да полно вам! За дело, и все, что он ни пожелает, слышите? От вязальной спицы до кулеврины.
— Где он остановился?
— В "Весах".
— Как его зовут?
— Сэр Роберт Лесли, баронет. Зайдите в гостиницу "Орел" и возьмите с собой немца; это достойный человек, и я не против, если он будет присутствовать при этом.
— Хорошо, ждите меня здесь.
— Послушайте, если для вас это не имеет значения, я поднимусь к себе: мне надо сказать пару слов моей крошке.
— Вы женаты?
— Женат!.. Скажете тоже!
— Отлично.
— Знаете, сделаем так: вернувшись, вы возьмете ваш дорожный посох и трижды постучите им в потолок. Я тут же спущусь.
— Договорились. Дайте мне только время слегка привести в порядок мой туалет.
— Ба! Вы и так отлично выглядите.
— Мой дорогой друг, есть предложения, которые можно делать только в рубашке с жабо и в белых перчатках.
— Вы правы. Желаю удачи! И будьте тверды, не отступайте ни на шаг. Либо извинения, либо свинец!
— Будьте спокойны!
Одеваясь, я не переставал думать об этом странном смешении вульгарных манер и возвышенных чувств. Подобный тип людей, который, я полагаю, напрасно искать в какой-либо другой стране и который так распространен во Франции, был мне уже знаком; но никогда еще мне не представлялась возможность изучить его так близко. С этого момента к подлинному интересу, который вызвал у меня этот славный молодой человек, добавилось любопытство анатома. В драматурге есть что-то от врача: вопреки своей воле, он во всем видит предмет искусства, и, в то время как его душа охвачена чувством, его ум невольно остается сторонним наблюдателем. Это грустно сознавать, но и у одного, и у другого часть сердца черства: у врача та, что связана с наукой, у поэта та, что отвечает за воображение.
Я нашел немца в гостинице "Орел"; он дал слово, а люди его нации, как правило, не отказываются от своих обещаний. И он последовал за мной к англичанину.
В гостинице "Весы" мы спросили, у себя ли сэр Роберт, и, получив ответ, что он в саду, прошли туда. Не сделав и двадцати шагов, мы заметили его в конце боковой аллеи. Он упражнялся в стрельбе из пистолета; позади него слуга перезаряжал оружие.
Мы медленно и бесшумно приблизились, остановившись в десяти шагах от него. Сэр Роберт был отличным стрелком: с двадцати пяти шагов он стрелял по облаткам для запечатывания писем, прикрепленным к стене, и почти каждый его выстрел оставлял на мишени свой след.
— Черт возьми! — прошептал немец.
— Дьявольщина! — вырвалось у меня.
— Простите, — сказал сэр Роберт, — я не заметил, как вы подошли, господа. Я упражняю руку.
— Но мне кажется, она у вас и так отлично поставлена, судя по вашим трем последним выстрелам.
— Да нет. Но для меня это довольно неплохо.
— Мы рады, что застали вас в столь добром расположении духа, сударь. Тем легче нам будет довести до конца дело, которое привело нас к вам.
— Да, вы пришли из-за этой истории с бутылкой, не так ли? Отлично! Отлично! Я ждал вас.
— Итак, сударь, я вижу, что переговоры не будут слишком долгими.
— Нет, они будут весьма короткими. Ваш друг имеет желание драться, я тоже.
— Тогда, сударь, пришлите к нам ваших секундантов, так как, на мой взгляд, основной вопрос уже улажен и осталось только договориться об оружии, а также месте и времени поединка.
— Да, конечно, все так. Они придут к вам в гостиницу завтра, в семь часов.
— Хорошо. Почту за честь увидеть вас снова!
— До встречи, до встречи!.. Джон, перезаряди пистолеты!
И, не успев еще выйти из сада, мы получили доказательство того, что милорд возобновил свои упражнения.
— Вы обратили внимание, — сказал я своему спутнику, — что наш противник весьма недурно владеет пистолетом?
— Ja — ответил немец.
— Хотелось бы мне иметь пару дуэльных пистолетов, чтобы взглянуть на то, как умеет с ними обращаться наш подопечный; пойдемте к оружейнику, может быть, мы найдем у него то, что нам нужно.
— Я их иметь.
— Вы! А они хороши?
— Системы Кухенройтера.
— Великолепно. Идемте за ними.
— Идемте!
Мы вернулись в гостиницу "Орел". Немец вынул пистолеты из футляра: они действительно были хороши. К тому же, имя оружейника было инкрустировано серебром на бледно-голубых дулах.
— О мои старые друзья! — сказал я, проверяя курки пистолетов. — Я узнаю вас. Вы не такие блестящие, как наши парижские игрушки, не такие мягкие, как ваши лондонские собратья, но вы добротны и надежны, и если рука, направляющая вас, не дрогнет, то вы пошлете пулю так же далеко и так же точно, как если бы вас изготовили в мастерских Версаля или на фабриках Манчестера. Вы позволите мне взять их с собой, сударь? — спросил я немца.
— Разумеется.
— Увидимся завтра в семь часов.
— До завтра!
Я вернулся в гостиницу, испытывая некоторую тревогу. Дело принимало серьезный оборот. Англичанин держался спокойно, вежливо и с достоинством. Было очевидно, что этот человек не только не раз дрался на дуэли, но к тому же умел драться. Нанесенное оскорбление было взаимным, поэтому нельзя было ни отказаться от поединка, ни выбрать оружие. Решить этот вопрос предстояло жребию, и если его выбор падет на пистолеты, то у моего бедного соотечественника, на мой взгляд, будет мало шансов на победу. И потому я стоял перед столом, вертя в руках ку-хенройтеры, и никак не мог решиться позвать своего нового приятеля. В конце концов, мне захотелось самому проверить, не уступают ли они тем, с каких началось мое обучение стрельбе; зарядив оба пистолета и воспользовавшись тем, что окно моей комнаты выходило в сад, я прицелился в невысокое деревце, стоявшее в двадцати шагах от меня, и выстрелил… Пуля оторвала кусок коры.
— Браво! — послышалось из окна верхнего этажа, и я узнал голос нашего коммивояжера. — Браво! Брависсимо!
И с этими словами Жолливе стал спускаться со своего балкона на мой.
— Э, черт возьми, что вы делаете?
— Я выбираю самую короткую дорогу.
— Но вы сломаете себе шею, дорогой друг.
— Я? О! Не в такие молодые годы. Я занимаюсь гимнастикой и пользуюсь своим умением.
Он отпустил последнюю железную перекладину, за которую держался лишь одной рукой, и спрыгнул на мой балкон.
— Вот, и без всякого балансира.
— Клянусь, я начинаю бояться за вас.
— Почему же?
— Потому что вы всего лишь большой ребенок.
— Ба! Если потребуется, я буду вести себя как мужчина, будьте спокойны. Ну, что нового?
— Я видел нашего англичанина.
— А!
— Он будет драться.
— Тем лучше.
— Мы застали его в саду.
— Что же он там делал? Ведь, кажется, клубника уже сошла.
— Он упражнялся в стрельбе из пистолета.
— Что ж… Эта забава ничем не хуже прочих.
— Вас интересует, как он стреляет?
— Я узнаю это завтра.
— Но как стреляете вы сами? Возьмите этот пистолет, он заряжен.
— Зачем?
— Я хочу посмотреть, на что вы способны.
— Не беспокойтесь на этот счет; когда мы будем драться, я выстрелю с такого близкого расстояния, что не промахнусь.
— Вы тверды в вашем намерении?
— А, вы опять за свое. Вы становитесь несносным.
— Хорошо, не будем больше об этом говорить.
— В какое время состоится поединок?
— Около восьми часов.
— Хорошо. Если я вам понадоблюсь, вы мне постучите, а покамест я вернусь к моим любовным утехам.
С этими словами он, словно белка, вскарабкался на угол моего окна, оттуда перебрался на свой балкон и вернулся к себе.
Остаток вечера я потратил на то, чтобы раздобыть шпаги и предупредить о предстоящей дуэли хирурга. Франческо, в свою очередь, отправился за лодкой: я поручил ему нанять ее на весь день.