На следующее утро, в семь часов, немец уже был у меня; следом за ним пришли секунданты сэра Роберта. Как я и предвидел, условия поединка предстояло определить жребием. Местом поединка секунданты сэра Роберта предложили выбрать небольшой необитаемый островок в заливе Кюснахт, и мы с этим согласились. Когда предварительные переговоры были завершены, секунданты удалились.
Как мы и условились, я постучал в потолок дорожным посохом. Альсид ответил мне ударом каблука о пол и через несколько минут спустился сверху.
Видно было, что он уделил немалое внимание своему туалету: мои вчерашние слова произвели на него впечатление, и он пожелал доказать мне, что не забыл о них. К сожалению, наряд, в котором он намеревался отправиться на дуэль, совершенно не годился для такого случая: на нем были панталоны из ткани в полоску, сюртук с чеканными металлическими пуговицами и черный атласный галстук, подпиравший высокий белый воротник.
— Вы должны подняться к себе и полностью сменить ваш наряд, — сказал я ему.
— Это еще почему? Я одет с иголочки.
— Да, вы великолепны, не стану отрицать; но полоски на ваших панталонах, пуговицы на сюртуке и воротник вашей рубашки — все это точки прицеливания, а их не стоит указывать вашему противнику. У вас ведь найдутся панталоны темного цвета и черный редингот? Что же касается вашего воротника, то вы его просто снимете, вот и все.
— Да, разумеется, у меня это все есть, и я переоденусь, но нас это задержит.
— Не волнуйтесь, у нас есть время.
— А где состоится поединок?
— На небольшом островке в заливе Кюснахт.
— Ждите меня через пять минут.
И в самом деле, пять минут спустя он вернулся, одетый так, как этого требовали обстоятельства.
— Вот, — сказал он, — законченный наряд хозяина похоронного бюро, недостает лишь траурной ленты на моей шляпе, но не стоит ради этого откладывать наш отъезд. Идемте же, господа, идемте! Ни за что на свете я не хочу явиться туда последним.
Лодка стояла у берега в пятидесяти шагах от гостиницы, гребцы ждали только нас; хирург, приглашенный накануне, был уже на борту. Мы отчалили от берега, но, едва выйдя в озеро, в пятистах шагах впереди себя увидели лодку сэра Роберта.
— Даю луидор trinkgeld[23], — сказал Жолливе гребцам, — если мы прибудем на остров Кюснахт раньше той лодки.
Гребцы согнулись над веслами, и маленькое суденышко понеслось над водой словно ласточка. Обещание Жолливе сотворило чудо: мы добрались на место первыми.
Это был небольшой островок протяженностью около семидесяти шагов, посреди которого аббат Рейналь, в одном из своих приступов философской свободы, распорядился воздвигнуть гранитный обелиск, дабы увековечить память патриотов 1308 года. Вначале он обратился к властям Унтервальдена с просьбой разрешить поставить этот памятник на Рютли; но те, выразив ему свою признательность, тем не менее ответили, что они не видят в этом никакого смысла и что памяти о предках не угрожает угаснуть в сердцах их потомков. Так что аббату Рейналю пришлось довольствоваться островом Кюснахт, и он воздвигнул здесь этот обелиск, сквозь который по всей высоте, для придания ему большей прочности, проходил железный брус. Но, к несчастью, эта мера предосторожности, призванная сохранить памятник в веках, стала причиной его гибели: несколько лет спустя молния, притянутая железом, попала в обелиск и разбила его на куски.
Нельзя было выбрать более удачного места для сцены, которой предстояло там разыграться. Это была вытянутая в длину коса, посреди которой еще виднелись руины памятника, возведенного аббатом Рейналем; она была совершенно пустынна, так как во время таяния снегов уровень озера настолько повышается, что она, должно быть, полностью скрывается под водой. К тому времени, когда лодка сэра Роберта пристала к противоположному от нас краю острова, я успел изучить его во всех подробностях. Сэр Роберт остался стоять у кромки воды, а его секунданты направились к нам; я сделал шаг, собираясь пойти им навстречу, но Жолливе удержал меня за руку. Жестом я дал знать немцу, что догоню его, и он в одиночестве пошел к этим господам.
— У меня есть к вам одна просьба, — сказал Жолливе.
— Какая же?
— Обещайте мне, что если жребий предоставит нам возможность выбирать условия поединка, то вы согласитесь на мои. Не беспокойтесь, это будут условия человека, который не боится смерти.
— Обещаю вам.
— Теперь идите.
Я направился навстречу нашим противникам. Сэр Роберт категорически запретил им идти на какие-либо уступки, так что нам оставалось лишь заняться приготовлениями к дуэли. Мы подбросили в воздух пятифранковую монету. Секунданты сэра Роберта поставили пистолеты на решку, мы же — шпаги на орла: монета упала решкой вверх, так что оружием в предстоящем поединке должны были стать пистолеты.
Монету подбросили вторично; теперь речь шла о том, чье это будет оружие: пистолеты англичанина, к которым его рука успела привыкнуть, или дуэльная пара немца, с которой не были знакомы ни Жолливе, ни англичанин; но и на этот раз удача выпала нашим противникам.
Наконец, на третий раз воле случая предоставили определить, какая сторона будет выбирать условия поединка. Теперь удача оказалась на нашей стороне. Я подошел к Жолливе.
— Итак, — произнес я, — вы будете драться на пистолетах.
— Превосходно.
— Сэр Роберт получил право выбрать свое оружие.
— Мне это безразлично.
— Но вы выбираете условия поединка.
— Что ж, — сказал Жолливе, — в таком случае мы развлечемся: я хочу… вы хорошо меня слышите? Я имею право вам это сказать: я хочу, ведь вы мне дали слово… я хочу, чтобы мы сближались, держа по пистолету в каждой руке, и стреляли по собственному усмотрению, когда нам будет угодно.
— Но, мой дорогой друг…
— Таковы мои условия, я не приму других.
Мне нечего было возразить; я был связан обещанием. Условия Жолливе были переданы мною секундантам сэра Роберта. Секунданты направились к англичанину. После того как они обменялись с сэром Робертом несколькими словами, один из них повернулся в нашу сторону.
— Сэр Роберт согласен, — сказал он.
Мы почтительно поклонились друг другу.
Я пошел к лодке, чтобы взять пистолеты, принес их и стал заряжать, но в эту минуту Жолливе снова взял меня за руку.
— Предоставьте это занятие нашему другу-немцу, — произнес он, — мне необходимо сказать вам пару слов.
Мы отошли в сторону.
— Я одинок, у меня никого нет на свете, и если меня убьют, то никто не станет меня оплакивать, разве что только одна бедная девушка, которая любит меня всем сердцем.
— Вы ей написали?
— Да, вот письмо. Если меня убьют, передайте ей его; если же я буду ранен и меня нельзя будет перевезти в Люцерн, то найдите ее сами и пришлите ко мне.
— Так она живет в этом городе?
— Это Катарина, дочь хозяина нашей гостиницы. Я ведь обещал жениться на ней, бедняжке! А между тем… Вы понимаете!
— Хорошо, я исполню вашу просьбу.
— Спасибо. Ну, как там наши ангелочки, готовы?
Я посмотрел на наших противников: они ждали.
— Полагаю, что да, — ответил я.
— Пожмите мне руку!
— Сохраняйте хладнокровие!..
— Будьте спокойны.
В эту минуту к нам подошел немец, держа в руках заряженные пистолеты; вместе с ним мы проводили Альсида Жолливе к краю острова, а затем, увидев, что секунданты сэра Роберта уже отошли от него, вернулись обратно и встали лицом к ним, тогда как противники оказались примерно в пятидесяти пяти шагах друг от друга; обменявшись взглядами, чтобы узнать, можно ли подавать сигнал к началу поединка, и удостоверившись, что для этого нет никаких препятствий, мы трижды хлопнули в ладоши. При третьем ударе противники стали сходиться.
Вне всякого сомнения, наблюдая за тем, как два человека, которые полны жизненных сил и здоровья и которых впереди должны были бы ждать долгие годы жизни, идут навстречу друг другу, держа в своих руках смерть, испытываешь одно из самых острых ощущений, какое только доступно человеку. В подобных обстоятельствах, мне кажется, роль актера менее тягостна, чем роль зрителя, и я уверен, что сердце каждого из этих людей, сердце, которое с минуты на минуту могло перестать биться, щемило не так сильно, как это было у нас. Я, словно заколдованный, не сводил глаз с этого молодого человека, в котором еще накануне вечером видел всего лишь ничтожного балагура и пошлого шутника и к которому в этот миг проявлял участие, как к другу. Он отбросил волосы назад, его лицо утратило то грубоватое насмешливое выражение, что было столь характерно для него; его черные глаза, чью красоту я разглядел только теперь, дерзко смотрели в упор на противника, а сквозь приоткрытые губы были видны крепко стиснутые зубы. Его походка перестала быть вульгарной: он шел, гордо распрямив спину, высоко подняв голову, и опасность придавала всей его фигуре некую романтичность, какой я в нем даже не мог заподозрить прежде. Тем временем расстояние между ними сокращалось; движения обоих были одинаково размеренны; они находились уже всего в двадцати шагах один от другого. Англичанин выстрелил первым. По лицу его противника пробежала едва заметная тень, но он продолжал идти вперед. В пятнадцати шагах от Жолливе англичанин выстрелил вторично и остановился, выжидая. Альсид зашатался, но, тем не менее, продолжал неуклонно приближаться к сэру Роберту. По мере того как он подходил все ближе, его побледневшее лицо принимало все более грозное выражение. Наконец, он остановился примерно на расстоянии туазы, но, видимо, полагая, что противник находится еще недостаточно близко к нему, сделал еще шаг, а потом еще один. Я не смог вынести этой сцены.