— Итак, — сказал он ему, — ты пришел из Франции?
— Да, Господи, — ответил святой Дионисий.
— Чего ты просишь для французов?
— Я прошу, чтобы у них была лучшая на свете армия.
— Я согласен на это, — ответил Господь Бог.
Святой Дионисий, придя в восторг, водрузил голову на плечи и ушел.
Едва он удалился, как дежурный ангел объявил о прибытии святого Георгия.
— Пусть войдет, — сказал Господь Бог.
Святой Георгий вошел и поднял забрало на своем шлеме.
— Ну что, мой храбрый воин, ты пришел от имени Англии, не так ли? Чего она просит?
— Господи, — ответил святой Георгий, — она хотела бы иметь лучший на свете флот.
— Прекрасно, — ответил Господь Бог, — она его получит.
Святой Георгий, получив то, чего он хотел, опустил забрало на шлеме и вышел. В дверях он столкнулся со святым Януарием.
— Здравствуйте, святой епископ, — сказал ему Господь Бог, — рад видеть вас; впрочем, я догадывался, что именно вас пришлют ко мне итальянцы; так что они вам поручили попросить у меня?
— Чтобы у них были лучшие на свете художники, Господи.
— Да будет так, — сказал Господь Бог, — я им это обещаю.
Святой Януарий ничего больше не попросил и, надев митру на голову, ушел.
— Пусть войдет следующий, — промолвил Господь Бог.
— Господи, — ответил ему ангел, — там никого нет.
— Как! Никого нет? И что же делает этот гуляка святой Яго, который все время скачет и никогда не появляется вовремя?[59]
— Господи, — продолжал ангел, — я вижу его вон там, там.
— Ленив, как испанец, — пробормотал Господь… — Ну, наконец, вот и он.
Святой Яго подлетел совсем запыхавшись, соскочил с коня и предстал перед Господом.
— Итак, господин идальго, — обратился к нему Господь Бог, — чего же хотите вы?
— Я хочу, — ответил святой Яго, делая вздох после каждого слова, — я хочу, чтобы у испанцев был лучший на свете климат.
— Даровано, — произнес Господь Бог.
— Я хочу…
— Как, разве это не все? — перебил его Господь Бог.
— Я хочу, — продолжал святой Яго, — чтобы в Испании были самые красивые на свете женщины.
— Что ж, хорошо, — вновь согласился Господь, — я и на это согласен. Да будет так.
— Я хочу…
— Как! Что это значит! — воскликнул Господь Бог. — Ты что, еще чего-то хочешь?
— Я хочу, — продолжал святой Яго, — чтобы в Испании были лучшие на свете фрукты.
— Что ж, — сказал Господь Бог, — надо же что-то сделать для своих друзей. Согласен.
— Я хочу, — снова заговорил святой Яго, — чтобы в Испании было лучшее на свете правление.
— О! — воскликнул Господь Бог, резко прервав его. — Хватит… Нужно что-то оставить и другим. Отказано!
Святой Яго попытался настаивать, но Господь Бог знаком приказал ему вернуться в Компостелу. Святой Яго сел на коня и пустился в галоп.
Вот почему в Испании никогда не будет хорошего правления.
С этими словами испанец высек огонь, снова разжег свою погасшую сигарету и опять принялся курить.
Поскольку данное объяснение показалось мне куда более правдоподобным, чем все те, какие в подобных обстоятельствах выискивают порой наши государственные мужи, я удовлетворился им в тот момент, а дальнейшее развитие событий доказало, что святому Яго так еще и не удалось добиться от Господа Бога милости, о которой он по неосторожности заговорил лишь в четвертую очередь.
Мы пристали к Вильнёву около трех часов, а так как в этом маленьком городке редко останавливаются на ночлег, я не стал полагаться на его постоялый двор и, отобедав, сразу же тронулся в путь на Сен-Морис, куда и прибыл к девяти вечера; ничто не удерживало меня в кантоне Вале, который я посетил уже во второй раз, а потому уже утром следующего дня я тронулся дальше и, когда пробило восемь часов, вошел в почтовую гостиницу в Мартиньи; это была, если мои читатели еще помнят, та самая гостиница, где я останавливался во время своей поездки в Шамони и где я съел пресловутый бифштекс из медвежатины, наделавший с тех пор столько шума в литературном мире и в кругах тех, кто любит вкусно поесть.
Я нашел моего достойного трактирщика таким же покладистым, как прежде, так что мы быстро сговорились о цене за двуколку до Домо д’Оссолы, то есть, другими словами, на пять дней. Я должен был оставить экипаж у станционного смотрителя в этом маленьком городке, после чего первый же путешественник, следующий из Италии в Швейцарию, подобно тому, как я ехал из Швейцарии в Италию, должен был привезти ее обратно; таким образом путь туда и обратно был бы оплачен. Трактирщик указал мне еще на одну экономическую выгоду, о которой я ничего не знал: у меня была возможность, хотя и путешествуя на почтовых, взять лишь одну лошадь, заплатив за полторы; а поскольку мое путешествие подходило к концу и одновременно к концу подходили мои денежные средства, я с благодарностью согласился на такой способ передвижения, о чем и спешу сообщить.
Я рекомендую его путешественникам, которые поедут по этой дороге, с тем большей уверенностью, что они не опоздают ни на час и не пострадают от тесноты; кучер садится на оглоблю, а стоит только добавить несколько баценов к его чаевым, он договорится со своей лошадью, что она одна выполнит работу за себя и за своего товарища. Тот и другой торг обычно заключается посредством бутылки вина, которую путешественник вручает кучеру, и порции овса, которую кучер обещает лошади. Благодаря этому соглашению, старательно исполненному, по крайней мере, с моей стороны, мы в тот же вечер прибыли в Бриг.
Там меня ожидало большое огорчение: моя договоренность с беднягой Франческо истекла: я привез его обратно, мы находились лишь в дюжине льё от того места, где я его нанял, и он был мне больше не нужен: нам оставалось лишь провести взаиморасчеты и расстаться. Я велел ему прийти.
Славный малый, догадываясь о предстоящем разговоре, поднялся наверх с тяжелым сердцем; жизнь, которую он вел рядом со мной, хотя и несколько утомительная, во всех других отношениях была намного приятнее той, какая ожидала его в Мюнстере, и потому он был вполне расположен, как садовник графа Альмавивы, не прогонять такого хорошего хозяина.
И вот, увидев, как я достаю кошелек из кармана и считаю дни, проведенные нами вместе, он отвернулся, чтобы скрыть от меня слезы, вскоре превратившиеся в рыдания; тогда я подозвал его; он подошел ко мне, взял меня за руку и стал умолять, чтобы я оставил его при себе в качестве слуги, причем он был готов последовать за мной повсюду — в Италию, во Францию, хоть на край света; к несчастью, Франческо, который был превосходным проводником в Мюнстере, стал бы чрезвычайно плохим грумом в Париже; к тому же на меня легла бы слишком большая ответственность за то, что я оторвал этого ребенка от его семьи и от его гор; поэтому, хотя в душе я очень склонялся к его просьбе, мне пришлось проявить твердость и отказать ему.
Он провел со мною тридцать три дня: при цене, на которую мы условились, его плата составила шестьдесят шесть франков; я добавил к ним четырнадцать франков чаевых, чтобы довести сумму до восьмидесяти, и положил на стол четыре луидора. Такого количества золота бедный малый не видел за всю свою жизнь; тем не менее он направился к дверям, не взяв эти деньги; я окликнул его и спросил, почему он оставляет предназначенную ему сумму. Тогда он обернулся и, всхлипывая, произнес: "Если вы позволите, сударь, завтра я провожу вас в Симплон и вернусь, сидя верхом позади кучера; когда же придет момент расставания, у вас будет время вручить мне деньги…" Я знаком дал ему понять, что согласен, и он ушел, немного утешившись.
И в самом деле, на следующий день Франческо проводил меня до первой почтовой станции: прибыв туда, мы обнялись, затем он, обливаясь слезами, вернулся в Бриг, а я продолжил путь, погрузившись в раздумья и загрустив.
Я рекомендую этого парня путешественникам, направляющимся к перевалу Фурка: это прекрасный малый, наделенный неукоснительной порядочностью и неутомимой энергией; они найдут его в Мюнстере: находясь там, он написал, или, скорее, попросил написать мне полгода назад письмо; его знают там под немецким именем Франц и под итальянским — Франческо.