Летом все обстоит иначе; все только что упомянутые нами беды исчезают, уступив место одному, но оно одно стоит всех остальных — это москиты. Нет сомнения, что вы слышали об этом маленьком насекомом, питающем особое расположение к берегам моря, озер и прудов; в сравнении с нашим северным комаром, москит — то же самое, что гадюка по сравнению с ужом. К несчастью, вместо того чтобы избегать человека и прятаться в безлюдных местах, подобно гадюке, он предпочитает цивилизацию, человеческое общество радует его, а свет привлекает; и напрасно вы все закрываете — он проникает сквозь дыры, щели и трещины; надежнее всего коротать вечер не в той комнате, где вы собираетесь провести ночь, а в другой; затем, непосредственно перед отходом ко сну, надо задуть свечу и быстро перейти в спальню. К несчастью, у москита зрение совы, а нюх гиены: он видит вас в темноте и следует по вашим пятам, если только, для большей надежности своего дела, не садится вам на волосы. И вот, когда у вас появляется мысль, что вам удалось его обмануть, вы на ощупь добираетесь до своего ложа, по пути опрокидываете столик, заставленный старыми фарфоровыми чашками, которые на следующий день вам придется оплатить по цене новых, обходите это место, чтобы не порезать ноги об их осколки, приближаетесь к кровати, осторожно приподнимаете укрывающую ее москитную сетку, змеей проскальзываете под одеяло и радуетесь тому, что, благодаря всем этим предосторожностям, вам обеспечена спокойная ночь; ваше заблуждение сладостно, но длится оно недолго; через несколько минут вы слышите слабое жужжание около вашего лица, а это все равно, что услышать рычание тигра или рев льва. Вы заперты под сеткой вместе с врагом; так что готовьтесь к яростной дуэли: трубный звук, который он издает, — это сигнал к схватке не на жизнь, а на смерть. Вскоре гул прекращается; это ужасное мгновение, ибо вас мучит вопрос: куда сел ваш противник? Вы об этом ничего не знаете, и от удара, который он вам нанесет, защиты нет. Внезапно вы ощущаете, что в вас впилось жало, быстро протягиваете к этому месту руку, но противник оказался проворнее вас, и на этот раз вы слышите, как он трубит победу; адское жужжание окутывает вашу голову причудливыми и беспорядочными кругами, и вы тщетно пытаетесь поймать врага, но затем гул опять прекращается. Вас снова охватывает тревога, вы размахиваете руками повсюду, нигде его не находя, до тех пор пока новая боль не укажет вам, где он только что был, а точнее, где он есть, ибо, в ту минуту, когда вам кажется, что вы раздавили его на ране, как скорпиона, ужасное жужжание возобновляется; на этот раз оно представляется вам дьявольской и издевательской насмешкой; вы отвечаете на него густым ревом и готовы поймать москита, где бы он ни сел, протягиваете обе руки так далеко, как это возможно, и сами подставляете щеку вашему противнику, желая заманить его на эту мясистую поверхность, которую ваша ладонь так хорошо охватывает. Жужжание прекращается, вы сдерживаете дыхание, приостанавливаете биение сердца и, кажется, ощущаете, как острый хоботок впивается в тысяче разных точек, как вдруг боль сосредоточивается на веке; ничего не рассчитывая, думая только о мести, вы наносите по веку удар, способный свалить быка, из глаза у вас сыплются искры, но это пустяки, если только ваш вампир убит; какое-то время вы тешите себя этой надеждой и благодарите Бога, что он подарил вам победу. Но минуту спустя сатанинское жужжание раздается вновь. О! Тогда вы теряете всякую осмотрительность, ваше воображение разыгрывается, ваше раздражение не имеет предела, вы вылезаете из-под одеяла, не принимая никаких предосторожностей от нападения, встаете во весь рост, надеясь, что ваш противник совершит какую-нибудь неосторожность, и двумя руками бьете себя по всему телу, как хлебопашец, который цепом молотит снопы; и наконец, после трех часов борьбы, чувствуя, что голова у вас кружится, сознание помутилось почти до безумия, вы, подавленный, обессилевший от усталости, измученный бессонной ночью, вновь падаете на кровать и, в конце концов, засыпаете. Враг дает вам передышку, он насытился: мошка пощадила льва, и лев может уснуть.
На следующий день, когда вы просыпаетесь, день уже в разгаре; и первое, что вы видите, — это мерзкого москита, который прицепился к занавеске и красное тельце которого раздулось от вашей чистейшей крови; вы ощущаете прилив невероятной радости, осторожно протягиваете руку и размазываете насекомое по стене, как Гамлет — Полония, ибо он настолько опьянел, что даже не пытается улететь. В это мгновение входит слуга и спрашивает, что с вашим глазом; вы велите принести зеркало, бросаете в него взгляд и сами себя не узнаете: это уже не вы, а нечто чудовищное, какое-то подобие Вулкана, Калибана, Квазимодо.
К счастью, я приехал в Италию в хорошее время: москиты уже улетели, а снег пока еще не выпал; не раздумывая, я распахнул окно, выходившее на озеро, и должен сказать, что мне редко приходилось видеть такое восхитительное зрелище.
За Лугано, в спокойном и прозрачном воздухе, вставала луна, которая поднималась на горизонте, как серебряный шар, и, достигая все большей высоты, освещала пейзаж своим бледным сиянием; она смутно мерцала вдалеке среди непонятных и бесформенных масс, которые я не мог бы назвать, не понимая, что это: облака, горы, деревни или туманные испарения. Горы, окружающие озеро, протянулись между нею и мною, словно гигантская ширма; их вершины сверкали, будто увенчанные снегом, а окутанные тенью склоны и подножия спускались к озеру, окрашивая в темный цвет водную гладь, в которой они отражались; что же касается остальной части этой огромной водной поверхности, прозрачной и спокойной, то она напоминала ртутное зеркало, посреди которого, как три темные точки, возвышались три Борромейских острова;
выделяясь одновременно на фоне неба и воды, они казались черными тучками, пригвожденными к лазурному полю, которое усеивали золотые звезды.
Под моим окном, покрытая цветами, до самой дороги тянулась терраса; я спустился туда, чтобы полнее насладиться зрелищем, и оказался в зарослях роз, среди гранатовых и апельсиновых деревьев; я машинально сорвал несколько цветущих веток, погружаясь в то меланхолическое состояние, какое испытывает любая впечатлительная натура в такую прекрасную ночь, тихую и безмятежную, когда никакой людской шум не нарушает ее благоговейного и торжественного покоя.
Среди такой тишины природы кажется, что время, уснувшее вместе с людьми, перестает идти; что жизнь останавливается и отдыхает; что ночные часы дремлют, сложив крылья; что они проснутся лишь с наступлением дня и только тогда мир продолжит стареть.