Конец этого диалога утвердил меня в мысли, пришедшей мне в голову уже давно: Жозеф заставлял швейцара чистить мою обувь, а Франсуа посылал за покупками, и единственное усилие, требовавшееся от него по этой части его обязанностей, состояло в том, что он добавлял к моим ежемесячным счетам пятнадцать франков за доставку писем, которых я не получал.
Неприятно, когда тебя обкрадывает собственный слуга, тем более, что он принимает хозяина за дурака, а это, вполне естественно, побуждает его относиться к нему без должного уважения, но еще противнее менять физиономию, к которой ты привык, на ту, к которой, быть может, ты не привыкнешь никогда: понадобится по меньшей мере год, чтобы сорвать маску, прикрывающую новое лицо, и к тому же следует учесть, что ничего другого тебе сделать так и не удастся.
К несчастью для моего кошелька и к счастью для Жозефа, в то время у меня были другие заботы: тогда, помнится, я писал "Анжелу". Поэтому я решил, что и впредь буду позволять обкрадывать себя.
Стоило мне принять такое решение, как в прихожей разгорелся новый спор.
— Хозяина нет дома, — говорил Жозеф.
— О, мне это известно, — прозвучал в ответ голос, чем-то мне знакомый, — меня предупредили, что в Париже никогда никого не застанешь дома.
— Хозяин вышел.
— Вышел в восемь часов утра? Так принято у нас в горах, это да! Но в большом городе, если человека нет дома в такую рань, значит, он просто туда еще не вернулся.
— Хозяин всегда ночует дома, — сухо заметил Жозеф, старавшийся сохранить мою репутацию незапятнанной.
— Я говорю это не для того, чтобы обидеть вас; но, тем не менее, если бы он знал, что я здесь, он любезно пригласил бы меня войти.
— Если вы пожелаете назвать свое имя, — продолжал Жозеф, — я передам его хозяину, когда он вернется.
— О! Конечно, я назову свое имя, и, узнав, что я в Париже, он пошлет за мной как можно скорее.
— А где вы живете? — спросил Жозеф, которого начали охватывать опасения.
— У заставы Ла-Виллет, ведь там не так дорого, как в самом городе.
— А как вас зовут? — добавил Жозеф, беспокоясь все больше и больше.
— Габриэль Пайо.
— Габриэль Пайо из Шамони? — воскликнул я, лежа в своей постели.
— Ах, шутник! Да я прекрасно знал, что вы дома! Да-да, Габриэль Пайо из Шамони, который пришел повидать вас снова и принес вам письмо от Жака Бальма, по прозвищу Монблан.
— Входите, приятель, входите!
— О!.. — воскликнул Пайо.
Жозеф тотчас открыл дверь и доложил о приходе господина Габриэля Пайо из Шамони.
Пайо искоса взглянул на слугу, проверяя, не смеется ли тот над ним; но, увидев, что Жозеф закрывает за собой дверь и сохраняет при этом серьезное выражение лица, стал искать меня взглядом и обнаружил в постели.
— О! Простите, извините, — промолвил он.
— Ничего, ничего, дружище. И какими судьбами?
— О! Сейчас я вам все расскажу.
— Сначала присядьте.
— Я не устал, спасибо!
— И все же садитесь: так принято в Париже.
— Ну уж если вы непременно этого желаете…
— Вот сюда, сюда.
С этими словами я показал ему на стул у моей кровати.
— Вы узнаете эти часы, Пайо?[65]
— Узнаю ли я их?! Думаю, да; они ведь причинили моему кузену Пьеру немало мучений, хотя сами невелики по размеру. А что, они все еще ходят?
— Ну, конечно, если я не забываю заводить их.
— А у меня вот тоже были часы, да! Правда, раза в четыре побольше, чем эти: то были часы из Женевы; но однажды, будучи навеселе, я повернул заводной ключ на один лишний оборот, и главная пружина там лопнула. Ничего не говоря жене, я отнес их к кузнецу в Шамони, ловкому как обезьяна: он делает приспособления для вращения вертела; но все равно, с тех пор они уже не то что раньше.
— А что привело вас в Париж, мой славный Пайо?
— В Париж?! Если бы! Я приехал из Лондона.
— Из Лондона?! И какого черта вам было делать в Лондоне?
— Прежде всего надо сказать, что в прошлом году вслед за вами в Шамони приехал один англичанин; это была удача, сами понимаете: для деревни такое на пользу, ведь англичане хорошо платят. Это не значит, что французы не платят… О! Они тоже хорошо платят, и к тому же, цена одна для всех; но мы больше любим французов, а все потому, что они говорят по-савойски; итак, он приехал и осмотрел все вокруг так же, как и вы, вот только он побывал в Саду, куда вы не захотели пойти, хотя были неправы, потому что, побывав там, можно сказать: "Я там был". Итак, он говорит мне:
"А в последний раз кому вы служили проводником?"
"О! Клянусь честью, — сказал я ему, — это был отличный малый".
Прошу у вас прощения, сударь, за такие слова, но я сказал то, что думал; впрочем, вы же знаете, как все наши любят вас.
"И вот оставленные им характеристики".
Помните, вы дали мне их три: одну на английском, другую на итальянском, а третью на французском.
— Да, хорошо помню.
— О! Но вот какая шутка приключилась, вы сейчас увидите; итак, он мне и говорит:
"Если ты согласишься отдать мне одну из этих характеристик за двадцать франков, я ее у тебя куплю".
"Неужели вы хотите стать проводником? — говорю я ему. — Это скверное ремесло, лучше уж быть милордом".
"Нет, — отвечает он мне, — но я коллекционирую орфо графы".
"О! Что касается орфографии, здесь все в порядке: ру-ку-то приложил писатель".
И тут он достает двадцать франков из кармана. Ну а я их взял, и правильно сделал, не правда ли? Ведь этот клочок бумаги стоил не больше двадцати франков?
— Он не стоил и двадцати су.
— Я так и подумал; но эти англичане такие дураки! Так вот, входим мы в Сад, и вдруг на нас выбегают две серны, случайно, нуда все равно: англичанин был очень доволен.
"Черт возьми! — восклицает он. — За каждую из этих двух зверушек я заплатил бы по тысяче франков, если бы их доставили в мой парк".
"Их можно переправить к вам и за меньшую сумму".
"Правда?" — спрашивает он.
"Честное слово!"
"Ну что ж, вот мой адрес в Лондоне: если ты привезешь мне двух серн живыми, я не откажусь от своего слова".
"Идет!" — отвечаю ему я.
"Хочешь, я подпишу обязательство?"
"Ударим по рукам, этого достаточно".
И в самом деле, это все, что было сказано; однако, покидая нас через три дня, он дал мне сто франков вместо двадцати семи. Вы же знаете: девять франков в день — это цена за человека с мулом; кстати, о муле: вы помните Крепыша? Он здесь.
— Ба! Мне жаль вас, если вы на нем приехали.
— О! Я сдаю его напрокат путешественникам, а сам никогда не сажусь на него верхом и пользуюсь им только в упряжке. Ну так вот, нынешней весной я вспомнил о моем англичанине, и, поскольку я знаю почти все укрытия серн, мне понадобилось немного времени, чтобы найти двух великолепных детенышей — самца и самку; они были величиной с кулак, еще плохо видели, и их поили из рожка, как детей, хотя это святотатство, честное слово! Кормила их моя дочка. Между прочим, знаете, моя дочь была беременна; она родила, и меня уже ждут на крестины. Так вот, адрес англичанина у меня по-прежнему оставался, и, когда моим сернам исполнилось три месяца, я сказал жене:
"Мне надо съездить в Лондон".
Можете себе представить, как это ее порадовало!
"Что тебе делать в Лондоне?"
"Мне нужно доставить туда товар, вот этих двух зверушек: они стоят две тысячи франков!"
"Да ты навеселе", — сказала она мне.
Она чуть что так говорит. Я не стал ей возражать; вышел во двор, привел в порядок старую клетку, вытащил из сарая повозку, а затем отправился на конюшню и говорю там Крепышу:
"Ну вот, придется нам немного прогуляться!"
Затем я поместил моих серн в клетку, клетку поставил в повозку, в повозку впряг Крепыша, а после поинтересовался у школьного учителя, как доехать до Лондона. Он объяснил мне, что, когда я доберусь до Салланша, надо лишь повернуть направо, а когда попаду в Лион, — налево, ну а в Париже первый встречный рассыльный укажет мне дорогу. И действительно, в Париже мне сказали: "Вы видите Сену? Так вот, держитесь все время русла реки и попадете в Гавр".
— И вы так и уехали, без всякой дополнительной договоренности с англичанином?
— Но ведь все было условлено, и мы ударили по рукам; но вот самое занятное в этой истории. Приезжаю я в Гавр непроглядной ночью; хозяин гостиницы спрашивает меня, куда я еду, и я отвечаю ему, что направляюсь в Лондон. На следующее утро, когда я запрягал Крепыша, во дворе появляется молодой человек в вощеной шляпе, синей куртке и белых штанах, подходит ко мне, когда я закреплял повозку, и спрашивает меня: