Толпа, проходившая мимо пустой рамы и прочитавшая написанное на ней имя графа де Бурмона, набросилась на этот красный муар, как бык на алый плащ матодора, разорвала его на кусочки и затоптала ногами. Не успело еще свершиться правосудие в этом месте, как послышались крики ярости в другой стороне — люди пришли в возбуждение при виде портрета герцога Рагузского. В ту же минуту ружья были нацелены на картину и раздались выстрелы; три пули попали в голову, две другие — в грудь, точно так же, как это произошло с маршалом Неем. Вот-вот должен был последовать второй залп, но тут какой-то человек кинулся к портрету, сбросил его на пол, потянув на себя, затем разломал раму, ножом вырезал холст, проткнул его пикой и поднял над головами, сделав из него знамя толпы, вожаком которой он, по-видимому, был.
Я столкнулся с этим человеком и предложил ему все деньги, какие у меня были при себе, пятьдесят или шестьдесят франков, за этот лоскут картины, в которой он не мог видеть большой художественной ценности. Однако он ответил мне отказом. Адольф, столкнувшийся с ним после меня, поступил умнее: он предложил ему в обмен свое ружье, и тот согласился. Раздобыв столь причудливый трофей, Адольф отнес его к себе домой для сохранности, а сам вернулся, чтобы присутствовать при дальнейшем развитии этой драмы, длившейся три дня и каждую минуту порождавшей столь странные эпизоды, что невозможно составить о них представление, если не видел все это собственными глазами.
Лорд Г*** был любителем не только собак и лошадей, но и всякого рода диковинок. У него хранились Библия Марии Стюарт, пистолеты Кромвеля, шляпа Карла I, трубка Жана Бара, трость Вольтера, сабля Типу-Сахиба и перо Наполеона. Он сознавал, что в его исторической коллекции не хватает сувенира, связанного с Июльской революцией, и тотчас же предложил Адольфу Б. в обмен на упомянутую реликвию 29 июля 1830 года все, что тот пожелает.
К этому времени Адольф показал портрет всем своим друзьям и знакомым и уже не знал, кому еще можно было его демонстрировать. Кроме того, у людей стало возникать смутное предчувствие, что рано или поздно подобная реликвия способна будет бросить тень на ее обладателя. Наконец — и это самое существенное, — он владел картиной уже год, а такого срока обладания вполне достаточно, чтобы в сердце любого француза угасла привязанность и к предметам куда более ценным. Адольф знал о блестящих способностях собаки лорда Артура, ибо наблюдал их в деле; он дал обещание прислать в Англию этот портрет, если ему разрешат увезти Хоупа во Францию. Согласие на обмен было получено. Через две недели картина прибыла в Лондон, а Хоуп проделывал свои фокусы в Париже, выступая под кличкой Милорд, которую Адольф счел себя обязанным дать ему прежде всего в честь бывшего хозяина собаки, а кроме того, вследствие ее явного сходства с неким человеком, о чем наши читатели не попросят у нас никаких объяснений, если только им знакомо одно из самых почтенных имен финансовой аристократии столицы.
Вскоре в приютившей его стране Милорд обрел ту же известность, если не большую, что и на своей родной земле. Новый хозяин развивал прежде всего его инстинкт истребления представителей кошачьего племени и его непримиримую ненависть к крысам. Если бы Милорду предоставили свободу действий, он за месяц очистил бы от них ближайшую округу, а за полтора месяца — весь Монфокон.
Время от времени Адольф приводил его к заставе Боёв, и такие дни были праздниками для уличных мальчишек, всегда умеющих оценить подлинные достоинства борцов и незамедлительно воздававших должное Милорду. И в самом деле, как я уже говорил, Милорд бросался в атаку на любого противника, начиная с крысы и кончая быком. И вот однажды зрители, придя в восторг от его подвигов и видя, что никто не может ему противостоять, призвали Карполина. Адольфа спросили, согласен ли он выставить свою собаку против медведя. Адольф ответил, что его собака способна драться даже с носорогом, если только у устроителей сражения таковой найдется. И тогда на арене, сопровождаемый восторженными криками толпы, кумиром которой он был, появился Карполин. Но прежде, чем тому пришло в голову подготовиться к защите, Милорд бросился на него и вцепился ему в голову. Медведь дико взревел и поднялся на задние лапы. Милорд, оторвавшись от земли, еще сильнее стиснул зубы и не менее четверти часа провисел на ушах своего противника. Восторг достиг своего предела: какой-то мясник бросил победителю венок.
На следующий день после этого памятного сражения к Адольфу явился барон Альфред де Р. Накануне он стал свидетелем триумфа Милорда. Зная, что Адольф — страстный любитель оружия, барон предложил ему в обмен на собаку любой предмет из своего собрания оружия.
К этому времени прошел уже год, с тех пор как Адольф привез Милорда из Англии, а у Адольфа, как мы уже говорили, в течение года угасали даже самые сильные его привязанности. Он сел в тильбюри барона де R, приехал к нему и внимательно изучил все предметы из его коллекции; поскольку приближался охотничий сезон, Адольф остановил свой выбор на великолепном двухствольном ружье Девима, оружейных дел мастера и художника. Это было замечательное изделие, украшенное гравировкой по стали, с прикладом из черного дерева и стволом с рельефными серебряными узорами. Адольф взвел один за другим оба курка, попробовал прицелиться, затем вскинул ружье на плечо и вышел, оставив Милорда барону Альфреду де Р.
Барон жил в доме своей тетки, все состояние которой он со временем рассчитывал унаследовать и которая, чтобы умерить его нетерпение, платила ему ежегодный пенсион в двадцать пять тысяч франков. Как раз в этот день барону предстояло нанести свой еженедельный визит на половину тетушки, чем почтительный и внимательный племянник никогда не пренебрегал; рассчитывая сразу после визита к ней отправиться в Жокей-Клуб, он взял с собой Милорда, ибо ему хотелось незамедлительно насладиться восхищением своих друзей-англоманов.
В жизни тетушки барона Альфреда де Р были три главные привязанности: во-первых, к себе самой, во-вторых, к своему коту и, в-третьих, к своему племяннику; поэтому, нанося такой визит, Альфред каждый раз являлся с коробочкой мази от Реньо для тетушки Эстеллы и мешочком со сладкими кольцами для Доктора (таково было имя ангорского кота, данное ему крестной за великолепный мех и величественный вид).
Альфред, как обычно, вошел, слегка подпрыгивая на носочках своих лакированных сапог и держа в одной руке бонбоньерку, а в другой — мешочек, и направился к тетушке, которая сидела в большом золоченом кресле и гладила Доктора, лениво разлегшегося у нее на коленях. Тетушка Эстелла встретила племянника улыбкой; Доктор же, считавший посетителя одним из лучших своих знакомцев, соскочил на пол, потянулся на всех четырех лапах, поднял хвост, высоко выгнул спину, замяукал и принялся с урчанием тереться о ноги своего доброго друга. Как видим, пока все шло отлично, но, к несчастью, именно в эту минуту лакей открыл дверь, и Милорд, до этого лежавший на половике за порогом, вошел в комнату. Доктор, наглый и ревнивый, как всякий фаворит, и к тому же привыкший пускать в ход когти против всех левреток и кинг-чарлзов Сен-Жерменского предместья, решил действовать в соответствии со своими привычками, но на этот раз перед ним был противник совсем иного рода: Доктор успел лишь подпрыгнуть, а Милорд уже стискивал его своими челюстями. Тетушка Эстелла страшно закричала, барон кинулся к своей собаке; Милорд сжимал зубами голову Доктора; Альфред поднял Милорда за хвост и изо всех сил этот хвост укусил — как известно, это единственный способ заставить бульдога выпустить свою добычу. Милорд разжал зубы, и Доктор упал на пол как куль, судорожно дернулся и издох. Барон повернулся к тетушке, пытаясь оправдаться, но та, бледная словно привидение, лишилась не только речи, но, казалось, и жизни. В конце концов она вновь обрела голос и способность двигаться, но лишь затем, чтобы протянуть руку к племяннику и проклясть его; исполнив этот высший акт мщения, она снова опустилась в кресло и потеряла сознание; при виде этого барон схватил Милорда за загривок и поспешил к себе, оставив труп Доктора распростертым на полу.
Через несколько минут тетушка Эстелла пришла в себя и спросила, где ее негодяй-племянник; лакей ответил, что бедный г-н Альфред, раздавленный проклятием, которое она призвала на его голову, в отчаянии удалился. В это мгновение раздался пистолетный выстрел.