Вот почему, по мере того как все дальше проникаешь на Юг Франции, начинаешь составлять себе все более точное представление о величии этого народа, который строил города как привалы для своих войск, поворачивал реки, чтобы устроить водопады, и оставлял холмы там, где он вырубал камень для своих величественных сооружений. Тем не менее время от времени какая-нибудь огромная тень падает на землю этой римской колонии или на ней встает какое-нибудь огромное готическое здание; это тень Людовика IX, всходящего на корабль близ крепостных стен Эгморта, графа Тулузского, совершающего публичное покаяние на ступенях собора святого Эгидия, или барона дез'Адре, сбрасывающего католиков с крепостных стен Морнаса. Но все это, следует признать, блекнет рядом с триумфальной аркой Оранжа и шествием Агенобар-ба, рядом с римской ареной Арля и оставшейся в этом городе памятью о Константине; короче, Юг Франции настолько красив, настолько величествен и настолько римский, что тем, кто его видел, Рим покажется менее величественным и менее красивым.
Лион уже заставил нас вступить в разговор с античностью, ибо, за неимением ее внешних следов, мы обнаружили в городском музее бронзовую плиту, на которой была выбита торжественная речь Клавдия, произнесенная им в бытность его всего лишь цензором, в связи с дарованием его родному городу звания римской колонии, а также четыре мозаики, первая из которых изображает состязание колесниц, вторая — Орфея, играющего на лире, две другие — сражение Амура с Паном. Вьенн мог показать нам кое-какие еще остававшиеся там руины, а Оранж, Ним и Арль должны были посвятить нас во все свои тайны. Поэтому мы решили остановиться на день или два во Вьенне и высадились на берег напротив гостиницы «Круглый стол», в то время как наш пароход продолжил свое быстрое движение к Марселю.
Был ли Вьенн, как утверждает доминиканец Лавиний, построен Аллоброксом, царствовавшим над кельтами в те времена, когда Ашкалад царствовал над ассирийцами, и, следственно, этот город — современник Вавилона и Фив; был ли он основан, как считает Жан Маркиз, каким-то африканским изгнанником, прибывшим в Галлию в то время, когда Амасия царствовал в Иерусалиме, и тогда, следственно, он старше Рима на сто восемь лет; был он основан коренными жителями или своим рождением обязан перемещению какой-нибудь колонии — так или иначе, с первого взгляда видно, что земля, на которой стоит Вьенн, это одно из тех мест, какие природа предназначает людям для того, чтобы они возводили там свои города.
Защищенный пятью холмами, которые образуют рядом с ним полукруг и укрывают его от северного ветра и от южного солнца; перерезанный с востока на запад небольшой речкой Жер, которая вращает его мельницы; ограниченный с севера и юга Роной, которая, становясь широкой и величественной, несет его товары к морю, — Вьенн был столицей аллоброгов уже тогда, когда Ганнибал спустился с Пиренеев, пересек Рону и перебрался через Альпы. От этой первой и таинственной цивилизации, современной полководцу, одержавшему победу при Тразимене и потерпевшему поражение при Заме, не осталось ничего, кроме одного из тех камней, что так часто встречаются в Бретани и так редко — на юге. Этот менгир находится недалеко от вьеннских косогоров, на границе между Возан-Веленом и Десином в кантоне Мезьё; все остальные были повалены либо во времена римских завоеваний, либо когда римляне уже пребывали в столице аллоброгов.
И только с этого времени, то есть начиная с шестидесятого года до Рождества Христова, можно мысленно восстановить город и составить достоверное представление о том, каким он был. Еще сегодня можно ясно разглядеть, где проходил пояс римских укреплений, поскольку остатки крепостных стен сохранились во многих местах, а везде, где они рухнули, находят и могут проследить их основания. Что касается камней, которых недостает в крепостных стенах, то они пошли на строительство церквей, больницы и коллежа. Внутри крепостных стен возвышались императорский дворец, здание сената, пантеон, храм Марса, храм Победы, театр, амфитеатр и форум, а чтобы охранять свою добычу, которую Рим, ревнивый любовник, заточил в каменных стенах, на вершине каждого из холмов, господствующих над Вьенном, была воздвигнута крепость.
Однако вскоре эти крепостные стены стали слишком тесными для города, и его жители пробили их с двух сторон, после чего дома, храмы и дворцы, замки выросли на юге — на той земле, где сегодня располагается равнина Иглы, и на севере — там, где теперь стоят Сент-Коломб и Сен-Ромен. В это время через Рону был перекинут мост, связывавший предместья и город; окрестные холмы покрылись богатыми виллами, придававшими городу сходство с огромным амфитеатром; повсюду, словно из-под земли, вырастали чудеса архитектуры, а по берегам Роны по собственной прихоти причудливо сбегали вниз и поднимались вверх вольные луга. Именно тогда город стал называться красавцем Вьенном; Цезарь дал ему герб — орлицу, а Август сделал его столицей Римской империи в Галлии.
От этой второй цивилизации еще уцелели часть укреплений, античный храм, великолепно сохранившаяся пирамида Септимия Севера и башня Пилата, готовая вот-вот обрушиться в Рону.
В конце четвертого века в этот полностью языческий город вступил человек, один и без оружия, но несший с собой слово Христово, и это слово делало его могущественнее любого императора с его войском. Пантеон, благодаря которому север города находился под покровительством всех богов, казалось тотчас же рухнул, как если бы какое-нибудь землетрясение сорвало этих богов с их пьедесталов, и на месте, где он стоял, был воздвигнут собор, посвященный святому Стефану, первомученику Церкви.
С этого времени Вьенн приобрел новый облик, и для города началась новая эпоха: христианская цивилизация, которой предстояло ярче всего воплотиться в святом Людовике, пустила свои первые корни в расщелинах языческих зданий. В это время первые короли Бургундии возвели свой замок на месте императорского дворца; над форумом поднялась квадратная башня; церковь святого Георга и собор святого Маврикия выросли как из-под земли; город спустился с холмов и приблизился к Роне. В его гербе золотой орел с расправленными крыльями уступил место зеленому вязу с золотой чашей, увенчанному серебряной просвирой, в ознаменование того, что бургундские короли вершили суд под такого рода деревом, и в память о соборе 1311 года, на котором был учрежден праздник Тела Господня, — так красавец Вьенн стал святым Вьенном.
Обладавший привилегиями город сохранил это имя вплоть до конца предыдущего века, но, после того как он был обезображен бароном дез'Адре, изувечившим собор, лишен своих крепостных стен кардиналом де Ришелье, взорвавшим замок Лабати, истоптан вдоль и поперек драгунами Людовика XIV и предан забвению Людовиком XV и Людовиком XVI, — Вьенн, хранивший память о днях своего процветания, горячо откликнулся на духовное перерождение народа. В отличие от Лиона, вставшего на сторону королевской власти, Вьенн проникся республиканскими воззрениями; спутав религию с королевской властью, он отрекся от своего благочестивого герба и надел на свою пирамиду красный колпак; святой Вьенн исчез, уступив место Вьенну-патриоту.
Сегодня главный город аллоброгов, наместник Римской империи в Галлии, столица двух бургундских королевств, представляет собой всего лишь второразрядный город со скверно построенными домами и кривыми грязными улочками. Мы долго искали, с какой стороны он выглядит самым живописным образом. В конце концов, взобравшись на холм, на вершине которого высились руины замка Лабати, сквозь расщелины в его старых стенах мы разглядели значительную часть города, стоящую на обеих сторонах реки Жер, зеленоватого пенистого потока, вьющегося змеей между домами, посреди крыш которых, словно Левиафан по морским волнам, плывет тяжелая громада собора святого Маврикия; затем мы увидели ажурный подвесной мост, подобно ленте связывающий Вьенн и Сент-Коломб, дитя и родителя, — такой легкий, что он казался канатом, протянутым с одного берега реки на другой, в то время как стоящая под ним разрушенная опора старого римского моста высовывала свою голову из воды и с явным удивлением взирала на своего изящного преемника; наконец, на южной оконечности города виднелась острая пирамида — одни считают ее срединной точкой античного города, а другие полагают, что это кенотаф Септимия Севера. Время для того, чтобы полюбоваться пейзажем, было выбрано нами весьма удачно. На первом плане был виден город, окутанный клубами черного и белого дыма, на втором — Рона, сверкавшая, словно она катила волны расплавленного серебра, а на горизонте, залитые лучами заходящего солнца, исчезали из виду вершины гор, приобретая нежную желтую окраску, дававшую нам понять, что в той стороне находится юг. Сразу же было ясно, что ни с какого другого места нам не удалось бы охватить взглядом столь полную картину, и потому мы с Жаденом тотчас же принялись за дело: Жаден начал рисовать, а я — выискивать у Шорье, Шнейдера и Мерме исторические сведения, только что мною приведенные.