Впрочем, замок Субиз возведен на гранитной основе, объяснить присутствие которой на берегу реки чем-либо, кроме версии Григория Турского, весьма трудно.
Тем не менее, поскольку становилось поздно, мы предоставили решать вопрос, касающийся геологии, тем, кто обладает большей ученостью, чем наша, и отправились в Баланс. Через два часа ходьбы мы добрались до скалы Глен, которую не раз пытались убрать из Роны, так как она мешает судоходству. Этот камень — остатки замка Глен, осажденного и захваченного Людовиком IX. «Ибо, — говорит автор хроники его царствования, — владелец замка избивал, грабил и облагал чрезмерно высокими пошлинами всех, кто проходил через его замок или рядом с его замком». Уже второй раз на своем пути мы встречали след, который оставил святой король и который нам предстояло потерять в Эгморте.
Пока мы изучали эти исторические развалины, над которыми парил в грозовых тучах сокол, несколько дождевых капель упало на землю и послышались громовые раскаты; это предупреждение заставило нас поспешить и снова отправиться в дорогу; но с таким дилижансом, как наш, темнота и ливень застали нас несколько далековато от Баланса. Однако неудобство доставлял только дождь, так как мы ехали по дороге для экипажей и ни малейшей опасности сбиться с пути у нас не было, а потому мы примирились со своей участью. Мы стойко переносили дождь до той минуты, пока не заметили маленький кабачок и поспешили в нем укрыться.
Его заполняли посетители, которые, как и мы, были застигнуты грозой и спокойно ее пережидали, воздавая должное довольно приятному на вид местному белому вину. Промокшие до нитки и курясь с головы до ног, мы с Жаденом переглядывались, решая, стоит ли нам последовать их примеру. Вино Эрмитажа, выпитое нами сегодня утром на самом холме, мало располагало к трактирному пикету. Однако, по мере того как исчезала сырость, пропитавшая нашу одежду насквозь, нас стала охватывать потребность подкрепиться. И потому мы решили попросить у нашей хозяйки, как из необходимости, так и чтобы отплатить ей за гостеприимство, ломоть хлеба, полагающегося сыра и бутылку местного вина: все это было подано нам в ту же секунду.
В затруднительных обстоятельствах, подобных тому, в каком мы оказались, именно Жаден всегда жертвовал собой; он наполнил свой стакан наполовину, поднес его к свету, покрутил минуту, разглядывая со всех сторон, и, вполне удовлетворенный осмотром, уже с большим доверием поднес стакан к губам. Что касается меня, то я следил за всеми его движениями с беспокойством человека, который, не выставляясь вперед, тем не менее должен был разделить удачу или невезение своего спутника. На глазах у меня Жаден в полном молчании отпил первый глоток, потом второй, третий и, наконец, осушив стакан, наполнил его снова; все это он проделал, не произнеся ни слова и со все возрастающим изумлением, в котором сквозило своего рода благоговение и признательность; затем он повторил пробу, приняв те же меры предосторожности и закончив с тем же видимым наслаждением.
— Ну, и как? — поинтересовался я, все еще ожидая оценки.
— Истинное счастье пребывает в лоне добродетели, — серьезным тоном ответил мне Жаден, — мы добродетельны, и Бог нас вознаграждает: отведайте-ка этого вина!
Я не заставил себя просить дважды, протянул свой стакан и выпил его содержимое с той добросовестностью, какую требовали обстоятельства.
— Что вы на это скажете? — продолжал Жаден с удовлетворением человека, который первым обнаружил нечто хорошее и этой находкой доставил радость своему товарищу.
— Скажу, что хозяйка ошиблась штабелем или бочкой и дала нам к хлебу и сыру вино по пять франков за бутылку, что кажется мне необычной и неуместной роскошью.
— Эй, матушка! — позвал ее Жаден.
— Обождите, сударь, — откликнулась хозяйка, — я занята тем, что вытаскиваю своего кота из пасти вашей собаки!
— Милорд! Ах ты разбойник! — вскричал Жаден, поднимаясь из-за стола. — Ну погоди, негодяй! Ты не понимаешь, где ты находишься! Из-за тебя, мерзавца, нас отсюда прогонят!
В эту минуту, облизываясь, появился Милорд. Кот был мертв; хозяйка шла следом за псом, волоча покойника за хвост.
— Да, быстро он управился! — сказала она. — Погляди, муженек, на нашего бедного Мистигри!
Мы ожидали страшной бури и с беспокойством переглядывались.
— Подумаешь! — пробурчал хозяин, даже не повернув головы и продолжая греть ноги и пускать клубы дыма из своей трубки. — Выбрось своего подлюгу-кота за дверь! Он всегда ел только сыр, а не мышей. Иди-ка сюда, песик, — продолжал он, лаская Милорда, — и если ты найдешь в доме других котов, я тебе их отдам!
— Знаете, — сказал я, обращаясь к Жадену, — мы с вами оказались на земле обетованной, дорогой друг; и если вы мне доверяете, мы запасемся здесь вином и котами.
— Да, — промолвил Жаден, — вот только надо бы узнать, во что нам все это обойдется.
— Господа меня звали? — подошла к нам хозяйка, вернувшаяся после погребения своего животного.
— Да, голубушка, мы хотели бы узнать, сколько стоит ваше вино и сколько стоит ваш кот.
— Вино, сударь, стоит пять су за бутылку.
— А кот?
— Кот?.. Ну, дайте служанке сколько сами захотите.
— Да где мы находимся? — воскликнул я. — Нам следует воздвигнуть здесь жертвенник богам!
— Вы находитесь в Сен-Пере, добрые господа!
— В Сен-Пере! Ну что ж! Тогда извольте принести нам жаркое, яичницу, что-нибудь на ужин и еще две бутылки.
За три франка, включая расплату за кота, мы получили одну из самых прекрасных трапез, отведанных нами в жизни.
В Париже один только Мистигри обошелся бы нам вдвое дороже; правда, его нам подали бы, по всей вероятности, в качестве фрикасе из кролика.
В десять часов мы весело пустились в путь и через двадцать минут прибыли в Баланс.
БАЛАНС
Хотя Баланс, как и Вьенн, возник во времена глубокой древности — ибо, по словам Андре Дюшена из Турени, автора книги «Древности городов, замков и наиболее примечательных мест Франции», этот город был создан за пятнадцать столетий до Рождества Христова, — все же его современная история затмевает память о событиях древности. Живший в Балансе младший лейтенант Бонапарт заставляет забыть о полководце Цезаре, папе Пие VI, умершем в этом городе, и императоре Константине, захватившем его.
Насколько я помню, в 1788 году, находясь в Аяччо, Бонапарт получил свидетельство на право занять должность младшего лейтенанта в Лаферском артиллерийском полку, стоявшем гарнизоном в Балансе. Он отправился туда и, чтобы облегчить семейные трудности, взял с собой своего брата Людовика, которого он обучал математике. Прибыв на место назначения, он снял в доме № 4 по Большой улице, расположенном напротив магазина книготорговца Марка Аврелия и принадлежавшем мадемуазель Бо, комнату для себя и мансарду для своего брата.
Бонапарт жил тогда очень уединенно, проводя большую часть дневного времени в магазине Марка Аврелия, принявшего молодого лейтенанта очень дружелюбно и предоставившего всю свою книжную лавку в его распоряжение. Вечерами Бонапарт встречался с двумя-тремя друзьями: г-ном Жосленом, отставным офицером, г-ном де Монта-ливе, ставшим позднее пэром Франции, и г-ном Тарди-вом, бывшим аббатом конгрегации святого Руфа.
В доме у г-на де Тардива Бонапарт познакомился с молодой девушкой и страстно влюбился в нее. Ее звали мадемуазель Грегуар дю Коломбье, и она была если и не из богатой, то весьма зажиточной семьи. Бонапарт уже тогда следовал тем твердым убеждениям, какие он сохранил на троне; вот почему, едва ощутив, что мадемуазель Грегуар одобряет его чувства, он решился на весьма смелый в его положении шаг и попросил ее руки.
К несчастью для Бонапарта, он имел соперника, более предпочтительного, с точки зрения если и не мадемуазель Грегуар, то ее семьи; этого соперника звали г-н де Бресьё. Родители мадемуазель Грегуар ничуть не колебались в выборе между дворянином, уже занимавшим высокое положение, и младшим лейтенантом, которому еще предстояло сделать карьеру. Бонапарт был отвергнут, и мадемуазель Грегуар стала г-жой де Бресьё.