Когда совершаются подобные события, современники не понимают ни отчего они происходят, ни к чему они ведут; вызвавшие их причины приписывают мелким людским интересам, а способы их разрешения — видимым обстоятельствам; редко кто из современников отрывает глаза от земли в поисках руки, держащей бразды правления миром, или ноги, шпорой подталкивающей вселенную вперед; все неразличимо для них в настоящем, поскольку в ту эпоху, к которой они принадлежат, ничто еще не завершено.
Потомки же, в свою очередь слепые по отношению к собственному времени, напротив, поднимаются на вершины истории и оттуда ясно обозревают прошлое: они видят, какие города Господь в своей любви одарил благоденствием и какие уничтожил в своем гневе; они слышат звуки лиры, построившие Фивы, и гром трубы, разрушивший Иерихон; они видят восхождение ангела, посланного возвестить Аврааму, что его потомство будет многочисленным как песчинки на берегу моря и звезды небесные; они видят, как обрушивается на Содом и Гоморру облако, несущее с собой гибель двум народам. Й тогда потомкам все становится понятным и ясным. Ибо они сознают, что Господь, направляя по своей воле земные дела, не может использовать для этого иных средств, кроме людских; они видят посланцев Неба в тех, кого современники принимают за сынов Земли и кто, не ведая о своей божественной миссии, полагает, что он идет сам и по собственной воле навстречу солнечному свету, в то время как, напротив, он шагает по жизни, словно Моисей по пустыне, властно ведомый огненным столпом.
И все же среди этих избранных был один, сознававший, для чего он явился на Землю, но то был сын Бога.
Вот почему эти люди не оставляют после себя ничего, кроме метеорной вспышки; их недоверчивые наследники хотят продолжить предпринятое ими дело, но встречают сопротивление, ибо дело это уже завершено. И тогда все удивляются тому, что такой яркий свет внезапно погас, и думают, что он вот-вот разгорится снова, но они ошибаются: звезда была метеором, а не солнцем. Такими людьми были Сесотрис, Александр Македонский, Цезарь, Карл Великий, Наполеон.
Безусловно, и Ганнибал был одним из таких божественных замыслов в облике человека: это был злой гений Карфагена, ангел-погубитель Африки. Свою роковую миссию он получил в тот день, когда Гамилькар, совершив перед походом в Испанию жертвоприношение Зевсу, взял за руку сына, подвел его к алтарю и заставил поклясться на жертвах, что он будет вечным врагом римлян. С этого дня мальчик стал мужчиной, взращенным ненавистью; эта ненависть возросла после смерти Гамилькара и Гасдрубала, и когда пятнадцать лет спустя он унаследовал после своего отца и зятя пост командующего войсками в Испании, молодой полководец прежде всего сжег Сагунт, чтобы затеять ссору с Римом.
Рим отправил послов в Карфаген. Они явились туда с требованием выдать им Ганнибала; сенат отказался это сделать. Тогда старейший из римских посланников выступил вперед, свернул полу своего плаща и, показав его сенаторам, сказал: «Здесь я принес вам мир или войну; что вы хотите, чтобы я оттуда вынул?» — «Выбирайте сами», — высокомерно ответил царь. Посланник распустил свой плащ и вытряхнул войну.
И тогда началась подготовка к смертельной схватке. Римляне собрали две армии: одну, под началом Публия Корнелия, они отправили в Испанию, другую, под водительством Тиберия Семпрония, — в Африку. Ганнибал же, разделив свое войско на две части, оставил своему брату Гасдрубалу флот из пятидесяти пятипалубных, двух четырехпалубных и пяти трехпалубных кораблей, две тысячи пятьсот пятьдесят конников — ливифиникийцев, африканцев, нумидийцев, массолиев, лергетов, мавретанцев, а также пехоту из одиннадцати тысяч восьмисот пятидесяти африканцев, пятисот балеарцев и трехсот лигуров, а сам двинулся в путь, возглавив восемьдесят две тысячи пехоты и двенадцать тысяч конников, пересек Эбро, разбил илергетов, баргусиев, эреносиев и андосинов, оставил гарнизон на их землях, пересек Пиренеи, спустился в Галлию, миновал Ним и оказался на берегах Роны.
Рона в те времена была такой же, как теперь, — широкой, своенравной и бурной. Если верить Петрарке, ее современное название произошло от старинного слова Р о — дар, отражающего стремительность ее течения. Тибулл называет ее celer[32], Авсоний — р гае ceps[33], а Флор — impiger[34]; наконец, святой Иероним называл святого Илария за его страстные речи, которым ничто не могло противостоять, «Роной латинского красноречия». И в самом деле, эта река и Альпы были для Ганнибала двумя главными препятствиями на его пути, а на римское войско он смотрел всего лишь как на третье — наименее опасное.
Вот почему какое-то время он простоял на берегу реки, выбирая наиболее подходящее место для переправы. Если верить аркадийцу Полибию, великому знатоку военного искусства, учившемуся ему у Филопемена и передавшему свои знания Сципиону, Полибию, который, родившись через четырнадцать лет после описываемых событий, «с уверенностью говорит, — по его собственным словам, — обо всех этих делах, ибо слышал рассказы о них очевидцев и самолично побывал в Альпах, чтобы составить о них точное представление»[35], итак, повторяю, если верить Полибию, карфагенский полководец остановился примерно в четырех дневных переходах от устья Роны, немного выше Рокмора, если присоединиться к мнению Мандажора, д'Анвиля и Фортиа, и предпринял переправу через Рону в самом узком месте ее русла, напротив маленького городка Ариа, ставшего в средние века укрепленным замком Лер, а в наши дни — обычным хутором с тем же названием. Первой его заботой было снискать дружбу тех, кто обитал на берегах реки. Он купил у этих нелюдимых моряков, сосредоточивших в своих руках всю внутреннюю торговлю, столько лодок и челноков, сколько они пожелали ему продать; он заплатил им также за весь лес, хотя они ничего за него не просили, полагая его Небесным даром, который Бог взрастил для всех; он велел построить за два дня огромное количество больших и малых плотов, причем каждый воин должен был сам изыскать для себя способ переправы.
Во время этих приготовлений на противоположном берегу сосредоточились враждебные племена (союзники массалиотов, которые, в свою очередь, были союзниками «Знают Арар, стремительный <“се1ег”> Родан, широкая Гарумна» (лат.).
** «Быстрый <“praeceps”> Родан течет, рожденный в водах Лемана» (лат.).
*** «Бурный <“impiger”> Родан» (лат.).
римлян), готовясь помешать переправе. И тут Ганнибалу показалось, что он различает условные знаки, которыми обмениваются два берега, и он понял, что невозможно оставаться в таком положении, не замечая, как перед ним и за ним скапливаются толпы, способные в конце концов охватить его словно железной сетью. Поэтому в начале третьей ночи он призвал к себе Ганнона, сына Бомилькара, дал ему в качестве проводников несколько галлов, в чьей верности он не сомневался, и приказал ему встать во главе нумидийской конницы и двигаться по берегу реки, вверх по ее течению, пока не найдется место для переправы; разумеется, Ганнону это было сделать гораздо легче, чем Ганнибалу, под началом которого находилась тяжелая конница и слоны. Ганнон искал не долго; добравшись до места, где остров, разделявший Рону на два рукава, уменьшал ее ширину, он первый бросился в реку, и дети пустыни, привыкшие преодолевать каменистые горные потоки Атласа и песчаные моря Мавретании, ринулись вслед за ним на своих конях без узды, достигли острова, отдохнули, пересекая его, затем, снова пустившись вплавь, добрались до противоположного берега и, беспрепятственно заняв выгодную позицию, таились там в течение всего дня, согласно приказу, данному им Ганнибалом.
На рассвете следующего утра Ганнибал, в свою очередь, располагал всем необходимым для переправы. Тяжеловооруженные воины разместились на больших судах, а легкая пехота — на малых; самые крупные суда заняли место выше по течению, а самые мелкие — ниже, с тем чтобы первые преграждали своей массой яростное течение, а вторые страдали от него в меньшей степени; кроме того, опасаясь, что одних нумидийцев в час переправы окажется недостаточно, и желая иметь на другом берегу конницу в первую же минуту высадки, Ганнибал приказал, чтобы за кормой каждого судна конюх держал на поводу трех или четырех плывущих лошадей, тогда как их хозяева, сидящие во всем вооружении на том же судне и подбадривающие их голосом, могли бы вскочить в седло в ту секунду, когда ноги лошадей коснутся земли. Первые суда преодолели уже примерно треть реки, когда галлы вышли из своих укрытий и беспорядочно кинулись к воде, чтобы помешать высадке. Растерявшиеся карфагеняне остановились в нерешительности, но Ганнибал распорядился продолжать переправу, приказав тем, кто находился на больших судах, изо всех сил противостоять течению. В ту же минуту на востоке появился столб пыли. Ганнибал радостно захлопал в ладоши. И в самом деле, несколько минут спустя, когда оба войска оказались доступны стрелам друг друга, появился Ганнон со своей конницей. Стремительный и губительный, словно самум, он обрушился на галлов прежде, чем они успели его заметить, и, вихрем промчавшись среди них, предал огню их стан. Неожиданное появление этих бронзово-смуглых кентавров, крики воинов, уже вступивших на берег, вопли тех, кто еще переправлялся через реку, рукоплескания арьергарда, остававшегося на другом берегу, — все это, включая суматоху, начавшуюся на судах, часть из которых, сбившись с нужного направления, быстро спускались по течению реки, повергло в ужас галлов; они уже не могли понять, что им следует делать — прийти на помощь своему стану или по-прежнему препятствовать вражеской переправе. В эту минуту полной растерянности несколько судов пристало к берегу; пехота построилась в ряды, конники вскочили в седла; отряд ну-мидийцев в это время носился взад и вперед. Оказавшись между двумя армиями, варвары бросили оружие и обратились в бегство. Чтобы отбить у них желание к новым атакам, Ганнибал послал вслед за ними Ганнона с его всадниками, умные кони которых — без узды, управляемые только движениями колен и голосом, — сражались, как и люди, кусая и топча все, что попадалось им на пути; затем с помощью передовых частей, уже не подвергавшихся никакой опасности, он стал охранять переправу основных сил своего войска, пока все они, в свою очередь, не построились на этом берегу, так что на противоположном остались лишь слоны и арьергард.