Примерно через час мы действительно заметили вдали какую-то темную плотную массу, но наш возница, подъехав ближе, сказал, что это не может быть город. Впрочем, стало так темно, что разглядеть ведущую туда дорогу было невозможно. Кучеру не стоило никакого труда склонить нас к своему мнению, так как мы, полуживые от холода, не имели ни сил, ни желания с ним спорить. В итоге он победоносно продолжил путь, и порывы мистраля, на минуту приостановленные темной массой, которую мы миновали, вновь принялись неиствовать вокруг нас. Мы ехали так еще час; усиливающийся холод, подобно ревматизму, проникал в наши суставы; в особенности сильной была боль в коленях, исторгавшая у нас крики. После этого часа пути прошел еще час, но Авиньон так и не появился, и по-прежнему дул мистраль. Наш проводник начал понимать, что он мог ошибиться и что темная масса, мимо которой мы проехали, вероятно, была Авиньоном. Поскольку в любом случае это был какой-то город, мы приказали вознице поворачивать назад, однако он возразил нам, что если это Авиньон, то мы все равно не сможем попасть туда до утра, ибо час, когда въездные ворота в город закрывались, уже миновал. Это была грустная новость. Провести остаток ночи на открытом воздухе означало, учитывая то, как быстро мы впадали в оцепенение, подвергнуть себя опасности не проснуться на следующий день вовсе. Тем не менее по ходу этого спора мы продолжали двигаться вперед, как вдруг наш кабриолет замедлил ход и чей-то голос приказал нам остановиться. Какое-то мгновение мы с Жаденом думали, что это, возможно, грабители, но при нашей немощи у нас не было сил дотянуться за лежащим сзади оружием.
— В чем дело? — спросил возница.
— Куда вы направляетесь? — произнес тот же голос.
— В Авиньон.
— Вы хотите сказать, в Марсель?
— Нет, черт возьми! — вмешался я. — Мы направляемся именно в Авиньон!
— Вы его проехали и находитесь в двух часах пути от него.
При мысли, что уже два часа назад мы могли оказаться в постелях, а главное, что нам предстояло еще два часа добираться до них, у меня появилось безмерное желание убить нашего кучера.
— А кто вы такие? — услышали мы другой голос.
— А вы сами кто? — поинтересовался Жаден.
— Мы жандармы авиньонской бригады.
— А мы путешественники, сбившиеся, как видите, с пути.
— А паспорта у вас есть?
— Конечно.
— Предъявите их.
Жаден полез в карман, но я удержал его.
— Ни в коем случае! — предостерег я его шепотом.
— Почему? — спросил он, тоже понизив голос.
— Да потому, что, если у нас есть паспорта, жандармы оставят нас на дороге и мы напрасно будем стучаться в городские ворота — нам их не откроют; тогда как если паспортов нет, нас арестуют и препроводят в Авиньон; мы победоносно въедем туда в сопровождении жандармов, а оказавшись в городе, предъявим свои документы и поблагодарим этих господ за их любезность.
— Вот это да! — протянул Жаден.
— Ну что там? Где ваши паспорта? — спросил жандарм, который, услышав наш разговор вполголоса, решил, что мы изыскиваем средство уклониться от его бдительного надзора.
— А зачем вам их предъявлять? — заметил я. — У вас же глаза не совиные, и в темноте вы не сможете ничего прочесть.
Тут уже оба жандарма, в свою очередь, начали совещаться друг с другом; надо полагать, они пришли к соглашению, потому что вскоре тот же голос насмешливо произнес:
— Вы правы, сударь; однако, с вашего позволения, мы проводим вас туда, где будет светло.
— И куда же?
— В Авиньон.
— В этот час ворота города закрыты.
— Для путешественников, но не для арестантов. Так что поворачивай назад, парень! — обратился он к кучеру. — Трогай, да поживей, поскольку здесь не жарко!
Он сам взялся за удила нашей лошади, заставил ее развернуться в обратном направлении, встал по одну сторону нашего экипажа, его товарищ — по другую, и мы покатили по той самой дороге, которая была только что так бесполезно нами проделана.
— Однако, — воскликнул я, опасаясь показаться малодушным, — это возмутительное превышение власти, и по приезде в Авиньон я буду жаловаться!
— Вы вольны это сделать.
— А когда мы попадем в Авиньон?
— Надеюсь, что через час. Давай, кучер, рысью, рысью, не то я приласкаю круп твоей лошади острием моей сабли. Давай! Давай! — продолжал жандарм, сопровождая действием свою угрозу.
Наша карета стремительно понеслась.
Чудесный жандарм! Я бы попросил у него разрешения его обнять, будь у меня уверенность, что он мне откажет в этом.
Все, что он нам говорил, было истинным, как Евангелие. Через час снова стала видна черная масса, от которой мы отдалились за несколько часов до этого. Наш эскорт углубился в аллею деревьев, ветви которых так затемняли дорогу, что, проехав совсем рядом с ней, мы не смогли ее различить. Спустя несколько минут после того, как пробило полночь, мы постучались в ворота Авиньона. Привратник поднялся с ворчанием и осведомился, кто стучит в такой поздний час. Жандармы назвали себя. Тотчас же ворота распахнулись, пропуская представителей власти и бродяг, которых они привезли с собой; затем мы услышали, как привратник закрыл за нами обе створки ворот, повернул ключ и задвинул засовы. Мы вздохнули с облегчением, ибо раз уж мы оказались внутри города, нас почти что наверняка не могли выставить из него.
— А теперь, господа, — произнес чудесный жандарм, спешившись и подойдя к нашей карете, — надеюсь, вы не станете долее противиться и предъявите мне ваши паспорта.
— Разумеется нет, — ответил я, протягивая ему свой паспорт и паспорт Жадена, — вы можете убедиться, что они в порядке.
Жандарм взял их, вошел в комнатушку привратника, внимательно изучил их и, видя, что придраться не к чему, вернул нам.
— Вот, господа, — произнес он. — Тысяча извинений за то, что доставили вас сюда таким образом.
— Какие могут быть извинения? — отвечал ему я. — Напротив, тысяча благодарностей, славные господа! Если бы не вы, нам бы пришлось ночевать в открытом поле, тогда как благодаря вам мы будем ночевать в гостинице «Пале-Рояль», если вы будете настолько любезны, что укажете нам ее.
— Мы направляемся в ту же сторону, господа, и если вам угодно, чтобы мы по-прежнему служили вашим эскортом, то мы доставим вас прямо к дверям господина Мулена.
— Охотно, при условии, что эскорт согласится принять десять франков, чтобы выпить за наше здоровье.
— Нам запрещено получать что-либо сверх жалованья, предоставляемого нам правительством. Так что если хотите, заплатите что-нибудь этому славному человеку, которого мы потревожили.
Я был в замешательстве от такого бескорыстия, но Жаден, скептик по природе, обратил мое внимание на то, что привратник заодно был еще и виноторговцем, а это заставляло думать, что десять франков, перейдя в другие руки, не изменят своего первоначального предназначения.
Я раз и навсегда предупреждаю своих читателей, что Жаден — безбожник, не верящий ни во что, даже в добродетель жандармов.
Как бы то ни было, наши жандармы честно сдержали свое слово и мы высадились у дверей гостиницы «Пале-Рояль».
Так состоялся наш въезд в Авиньон, о котором его историк Франсуа Нугье говорит, что «благородство города кроется в его древнем происхождении, приятность — в местоположении, величие — в высоте и крепости стен, благополучие — в плодородии почвы, очарование — в мягкосердечии его жителей, дворцы его поражают роскошью, широкие улицы — красотой, знаменитый мост — хитроумием устройства, торговля наделяет его богатством, а все это вместе делает его славным во всем свете».
КОМНАТА НОМЕР ТРИ
Несмотря на поздний час нашего прибытия, вскоре мы получили, благодаря расторопности нашего хозяина, пылающий камин и приличный ужин. Когда мы согрелись и насытились, он позвал слугу и велел ему приготовить для меня комнату № 1.
— Если для вас это безразлично, — сказал я ему, — не предоставите ли вы мне комнату номер три?
— Та, что я вам предлагаю, — отвечал он, — лучше и к тому же выходит на улицу.
— Это не столь важно, — заметил я, — мне нужна именно комната номер три.
— Обычно мы ее предоставляем только тогда, когда все остальные комнаты заняты.