Что же касается жителей, то их прежние привилегии, расположение их города посреди болот, смрадный воздух, которым они дышат, — все это оказывает на них моральное воздействие столь же явное и столь же сильное, как и воздействие физическое. Не требуйте от обитателей Эг-морта пылкой живости южан, тот переизбыток энергии, что прорывается в словах и жестах жителей Лангедока и Прованса; нет, они ответят вам грустным и расслабленным голосом, присущим северянам, что они не могут растрачивать свою энергию напрасно, ибо у них едва хватает сил, чтобы жить.
Мы потратили много труда, отыскивая постоялый двор, ведь Эгморт, в котором нет ни промышленности, ни торговли и население которого, как дикие племена, занимается рыбной ловлей и охотой лишь для собственного прокорма, посещают каждый год самое большее один художник или один поэт: исполненные благоговения, они являются сюда, держа в руках перо или карандаш, и пытаются отыскать следы короля-пилигрима, память о котором остается столь живой в этом мертвом городе. К счастью, мы вспомнили, что Ребуль дал нам письмо к мэру города, г-ну Жану Виню, и нас охватила мысль прервать заменявшие нам обед розыски, чтобы отнести его по адресу. О, будь стократно благословен наш великий поэт! Ибо никогда рекомендательное письмо не было встречено лучше. Едва прочитав его, г-н Винь объявил нам, что у нас не будет другого хозяина, кроме него, и он предоставляет свой стол и дом в наше распоряжение.
Если нашим читателям довелось путешествовать, то они знают, каково это — приехать умирающим от голода и усталости в незнакомый город, где порой нельзя найти ни постели, ни обеда, ни провожатого. В таких случаях вы бредете, ни о чем не осведомленный и раздосадованный, и проходите не останавливаясь мимо самых интересных мест, похожий на те скорбные тени, которым забыли вложить в руку медную монетку, чтобы они могли переправиться через Ахерон; потом, проскучав весь день, вы покидаете город, не унося с собой ни единого воспоминания, за исключением того, какими тоскливыми были проведенные там часы. И напротив, если, какой бы утомительной и тяжелой физически ни была ваша дорога, вас ждет хороший обед, удобная постель и оживленное лицо хозяина дома, любознательного, обладающего богатой памятью и образованного; если все вокруг вас только и делают, что улыбаются вам и о чем-то рассказывают; если легенды теснятся на вашем пути — вам не хватает времени, чтобы посетить все святые места и услышать все красочные предания. Дни, заполненные впечатлениями, быстро проходят в кругу этой новой семьи, рожденной гостеприимством, и, покидая город, принимавший вас так, словно это была ваша вторая родина, о которой вы прежде и сами не знали и где вновь обрели забытых друзей, вы уносите с собой память на всю жизнь о дружбе, длившейся лишь несколько часов.
Именно так и случилось с нами в Эгморте, а также, надо сказать, и в других городах, которые мы посетили в ходе всего нашего путешествия; только в Париже гостеприимство — совершенно неведомая добродетель: это происходит, надо признать, потому, что в Париже на самом деле времени, места и денег хватает только для себя.
Наш хозяин полностью предоставил себя нам. Мы, правда, воспользовались только его временем, комнатами и обедами, но делали это без всяких церемоний и с размахом. Когда мы пришли к нему, он собирался сесть за стол; тотчас же были добавлены два прибора, и мы без промедления вступили в свои права путешественников, имеющих при себе рекомендательное письмо.
Мы с удовольствием заметили, что наш хозяин, хотя он и был мэром Эгморта, никоим образом не был подвержен вредоносному воздействию здешнего воздуха, так тяжело отражавшемуся на здоровье населения, и вполне искренне высказали ему по этому поводу свои поздравления. Он объяснил нам, что столь опасная местная лихорадка поражает лишь тех несчастных, кто после долгой и изнурительной работы не может найти в своем доме ни полноценной пищи, ни безопасного пристанища — то есть того, что повсюду является главным условием хорошего здоровья. По его уверениям, все обладающие определенным достатком люди, способные соблюдать простейшие гигиенические требования, могут, подобно ему, избежать заболеваний, вызываемых зноем. Он сообщил, что без всяких тяжелых последствий для своего здоровья живет в Эгморте вот уже сорок лет и надеется прожить здесь еще сорок, не подхватив никакой болезни. От всей души пожелав ему этого, мы отправились отдыхать в уютные комнаты, с особой изысканностью приготовленные для нас.[48]
Мы крепко спали в самых лучших постелях, какие у нас были после отъезда из Парижа, когда на следующее утро, в восемь часов утра, наш хозяин вошел ко мне в комнату.
— Черт побери! — воскликнул он. — Надо признать, что вам везет!
— Мы это уже заметили, — отвечал я, пожимая его руку и еще не совсем очнувшись от сна.
— О да, везет, и даже очень! Знаете ли вы, что мне сейчас сообщили?
— Да нет, конечно.
— Под слоем земли за дамбой на Видурле только что обнаружили остов галеры Людовика Святого!
— Бог ты мой! Что вы такое говорите?!
— Клянусь, мне это только что сообщили. Хотите видеть того, кто принес мне эту новость?
— Разумеется! Эй, Жаден, ленивец, вставайте!
— Слышу, слышу, — откликнулся Жаден, — я уже одеваюсь.
— Франсуа! — крикнул наш хозяин.
Вошел какой-то человек.
— Ну, друг мой, — продолжал он, — так что ты мне сейчас рассказывал?
— Я рассказывал, что, когда мы копали землю, чтобы переместить ее с одного берега на другой, обнаружилась огромная лодка, раз в десять длиннее этой комнаты, и господин Рене де Бернис, наш хозяин, мне сказал: «Пойди-ка сообщи господину мэру Эгморта, что мы нашли у старого канала корабль короля Людовика Святого». Вот я и пришел.
— И далеко отсюда место, где была найдена эта галера?
— О! Всего-навсего в четверти льё.
— Ну, тогда мы идем туда, да?! — вскричал я, соскакивая с кровати.
— Вам нужно еще время, чтобы позавтракать! От этого никуда не деться.
— Хорошо, если только завтрак не будет в том же роде, что и вчерашний обед.
— Не беспокойтесь: отбивная котлета, стакан бордо и чашка кофе, только и всего; все будет готово, когда вы спуститесь к столу.
— Понимаете, дело в том, что, хотя я и приехал только вчера, мне уже удалось изучить ваш стол так, как если бы я снял с него карту.
— И вы им недовольны?
— Напротив, более чем доволен!
— Хорошо, не беспокойтесь: сегодня я устрою вам морской обед.
— Вот как?! А где?
— В Ле-Гро-дю-Руа.
— Честное слово, вы восхитительный человек! Если мы сумеем позавтракать за полчаса, то восславим вас!
Все проявили поспешность, и, когда мы сошли вниз, стол был уже накрыт; десять минут спустя мы были в пути.
Мы так торопились посмотреть достославную галеру, что отложили обход укреплений на другое время. Вышли мы из ворот, противоположных тем, в которые входили накануне, и сразу же увидели Средиземное море: оно находилось в трех четвертях льё от нас.
— Вот, значит, на какое расстояние отступило море? — спросил я г-на Виня.
— О! — воскликнул он. — По-видимому, вы разделяете распространенное ошибочное мнение и полагаете, что во времена Людовика Святого море омывало крепостные стены.
— Но мне кажется, что именно так писали Вольтер и Бюффон: первый в своем «Опыте о нравах и духе народов», второй — в «Теории Земли».
— Тем не менее они оба ошибаются. Если вы не возражаете, — прервал себя сам наш провожатый, — давайте сядем в эту лодку: кратчайший путь лежит через лиман Маретт.
— Прекрасно. Так вы говорите, что Вольтер и Бюффон ошибаются?
— Да, несомненно. Было время, когда Средиземное море покрывало даже то пространство, где мы сейчас находимся, и простиралось по крайней мере на льё за Эг-морт; доказательством тому служат здешние лиманы и болота; но это было задолго до Людовика Святого и даже до Мария. Напротив, все доказывает, что к тринадцатому веку оно отступило к своим нынешним границам и город находился, как и теперь, на расстоянии примерно одного льё от берега. Одно из самых неопровержимых доказательств этому — а я приведу их вам несколько — состоит в том, что в наших архивах сохранилась запись, сделанная в царствование короля Иоанна, в тысяча триста шестьдесят третьем году, то есть через девяносто три года после смерти Людовика Святого, и удостоверяющая состояние порта и неотложные ремонтные работы, которые нужно было там провести. Известно по свидетельствам стариков — кое-кто из них был современником Филиппа Смелого, а их отцы присутствовали при погрузке короля и его войска на суда, — «что старый канал, шедший от Эгморта к морю, был в таком исправном состоянии, что корабли и большие лодки могли легко и без риска пройти до самого города и что после того, как его засыпали, мореплаватели никогда больше не причаливали к его устью, месту с названием Буране, из страха быть там ограбленными». Старый канал, — продолжал г-н Винь, — это тот, куда нам с вами предстоит углубиться по выходу из лимана Маретт, где мы находимся в эту минуту; из народных преданий хорошо известно, что это тот самый канал, по которому следовали галеры крестоносцев, и потому с незапамятных времен его устье носит название Гро-Луи.[49]