— А зачем тогда на стенах города укреплены эти железные кольца, которые мы видели, когда проходили мимо? — прервал я г-на Виня. — На что еще они годны, кроме как для швартовки кораблей?
— Вот именно отсюда и проистекает заблуждение, — пояснил наш ученый экскурсовод. — Под стенами Эгмор-та действительно был порт, но внутренний, если так можно выразиться. Этим портом был Городской лиман; он и теперь еще отстоит от города всего на несколько* шагов, а в те времена, благодаря работам, проводившимся по приказу короля, был достаточно глубоким, чтобы принимать военные корабли. У Гро[50]-Луи они входили в старый канал, следовали по нему вплоть до места его соединения с Гранд-Рубин, а оттуда через выход, который я вам покажу, входили в Городской лиман.
— В самом деле, это все объясняет.
— Теперь последнее разъяснение: оно не по поводу того, как море отступало от земли, а по поводу того, как земля отодвигала море, в чем вы можете убедиться, осмотрев местность. Как вам известно, Рона разветвляется у Арля, превращая Камарг в остров, и один из ее рукавов впадает в море близ Эгморта; так вот, эта Малая Рона, как ее называют, увлекает за собой песок, мелкий галечник и осадочные породы, которые, поскольку восточное течение беспрестанно гонит их к берегу, оседают у побережья и образуют песчаные отмели; промежутки между ними, вначале покрытые водой, с течением времени высыхают, и создаются зыбучие пески, которые мы увидим на обратном пути; а сейчас нам надо посмотреть на нечто другое, так как мы прибыли на место.
Мы высадились на правом берегу старого канала и какое-то время двигались вдоль него, потом пересекли небольшое болотистое пространство, добрались до берегов Видурля и увидели в прозрачной воде реки, на глубине в один фут, нос корабля или, вернее, огромной лодки, корма которой была еще скрыта песком, поскольку раскопки не продвинулись слишком далеко. Длина видимой части судна составляла шестьдесят три фута, наибольшая ширина — девять футов, а высота от основания киля до планшира — три фута. Что касается скрытой его части, то, насколько можно было судить по сужению корпуса, она должна была иметь в длину, самое большее, семь или восемь футов; словом, общая длина судна составляла семьдесят два — семьдесят четыре фута. Этого первого осмотра мне уже было достаточно, чтобы убедиться, что мы видим лодку, а не корабль: у кораблей того времени, образцы которых нам известны по манускриптам тринадцатого и четырнадцатого веков, форма была намного более изогнутой и тяжеловесной, а корма и нос поднимались в виде верхних палуб.
Что же это была за лодка? Было ли это обычное судно, построенное для перевозки солдат из Эгморта в Гро-Луи? Такое было бы вполне вероятно, если бы в удлиненности ее формы не проявлялось примитивное мастерство и сама она не напоминала бы так длинные пироги южных морей. Ведь Генуя, у которой Людовик Святой позаимствовал транспортные суда, в те времена уже достаточно преуспела в мореплавании, чтобы уйти от этих первоначальных форм. Из этого следует, что перед нами была обычная лодка, построенная местными рыбаками, ремесло и умения которых пытался обратить себе на пользу король-пилигрим. В конце концов, что бы ни представляла собой эта лодка, она, тем не менее, была любопытным памятником торговой культуры наших предков.
Два или три часа мы измеряли ее высоту, длину и ширину, а потом направились к устью старого канала, полностью заваленному теперь песком. Вскоре мы подошли к месту, называемому «Могилы», и под нашими ногами земля там начала отдаваться какими-то звуками. Именно там, если верить народным преданиям, были похоронены крестоносцы, умершие во время двух пребываний короля в Эгморте. Наконец, пройдя еще минут десять, мы оказались на берегу Средиземного моря.
Я уже был знаком с Внешним морем, как его называли древние, поскольку объехал все северное и западное побережья Франции, от Гавра до Гасконского залива, но Средиземное море мне довелось увидеть впервые. Передо мной была лазурная дочь Океана и Дориды, белокурая Амфитрита, своенравная богиня, чей гнев скор и неожидан, как каприз кокетки, и в то же время страшен, как месть королевы.
Могилы, которые мы только что попирали ногами, да имя короля, данное этому затерянному сегодня в песках каналу, — вот те два памятника: один для созерцания, другой для размышлений, что остались от исполненного поэзии похода короля-пилигрима (ибо стены Эгморта, как мы уже сказали, были возведены Филиппом Смелым).
Нас ждала лодка: это была любезность нашего хозяина, избавлявшая нас от напрасной дороги. Мы сели в нее втроем. Тотчас же матросы развернули треугольный парус, и, держась примерно в пятистах шагах от берега моря, мы обогнули маяк и триумфально вошли в Ле-Гро-дю-Руа.
Этот новый канал, соединяющий сегодня Эгморт с морем и ставший его подлинной гаванью, был проложен по приказу Людовика XV. Несчастный город, у которого не было иной защиты, кроме памяти о короле, совершенно выпал из поля зрения правительства в царствования Людовика XIII и Людовика XIV. Генрих IV повелел провести там кое-какие работы, когда обнародование Нантского эдикта, утвержденного в 1598 году, начало способствовать установлению некоторого спокойствия в государстве, но собрание сословий Лангедока в это самое время стало вынашивать план устройства порта на мысе Сет. Этот план, поддержанный главным прево Прованса, взял верх над волеизъявлением короля, и Эгморт, потерпевший поражение в борьбе со своим молодым соперником, вновь оказался жертвой губительных испарений, поднимавшихся со всех его лиманов и болот, воды которых не могли больше стекать в море из-за отсутствия выходов к нему. И тогда состоятельные обитатели города начали покидать его; бедняки же, отчаявшиеся, измученные нищетой и заразой, умирали до срока, установленного пределу человеческой жизни. В конце концов правительство, не проявлявшее прежде никакого беспокойства по поводу такого чудовищного сокращения населения в городе, увидело, что это наносит ущерб его интересам: стало не хватать рабочих рук на солонцах Пекке, так что королевские откупщики, не осмеливавшиеся, впрочем, больше приближаться к Эгморту, вынуждены были пополнять свои амбары поставками из других мест. Государство не волновала судьба пустевшего и умиравшего города, однако оно обеспокоилось, что в своей агонии он разрушает один из источников пополнения казны.
И вот 14 августа 1725 года вышел указ Людовика XV, предписывавший построить канал и расходы на строительство покрыть за счет прибыли от повышения налога на соль — на пять су за мино; работы начались тотчас же и были закончены спустя двадцать лет.
Два параллельных каменных мола, отстоящих друг от друга примерно на два туаза и выступающих в море на сто пятьдесят шагов, защищали сток вод, которым Вистр и Видурль, впадавшие туда, сообщали движение: оно не только увлекало их в море, но еще и выталкивало в него горы песка, которые без этого скопились бы в устье канала.
Мы высадились недалеко от маяка в ту минуту, когда таможенник, удивший рыбу, пребывал в разгаре борьбы с огромным морским волком, не просто вцепившимся в крючок, но уже проглотившим его. Бедняга не решался вытащить из воды рыбину, принимая во внимание непрочность орудия, на конце которого она билась. И потому он проявлял по отношению к пленнику, угрожавшему порвать свои путы, все мыслимые знаки уважения: он то отпускал лесу, то подтягивал ее, то снова отпускал и подводил морского волка к самой поверхности воды, а потом позволял ему снова уйти на глубину; по лицу рыбака катились крупные капли пота. Мы воспользовались обстоятельствами, чтобы заключить с ним сделку, предложив ему на свой страх и риск экю за рыбу, независимо от того, удастся нам ее выловить или нет. Рыбак согласился на сделку: одной рукой он забрал три франка, а другой протянул нам удилище. Мы продолжили тот же маневр, так же как и таможенник осторожно подтягивая рыбу к поверхности воды. Но в ту минуту, когда морской волк стал виден, Жаден, поджидавший его с моим карабином в руках, пробил ему тело пулей, что положило конец спору. Раненая рыба еще билась минуту, но это были ее последние содрогания, и вскоре она уже сама показалась на поверхности воды, плывя по ней кверху брюхом. Однако, поскольку никто не решался довериться прочности лески, на которой рыба была подвешена, и подтянуть ее на те десять — двенадцать футов, что отделяли верх береговой насыпи от уровня канала, на воду спустили лодку и втащили в нее нашу жертву: она весила шесть или семь фунтов и было немедленно решено сделать ее основой буйабеса.