Мы же, опасаясь, как бы восторг зрителей не дошел до такой степени, что и нас удостоят оваций, воспользовались минутой, когда толпа, уже готовая обернуться в нашу сторону, направила свое внимание на процедуру клеймения, и незаметно ушли через вомиторий, открывшийся за нашей спиной. Наше победоносное отступление прошло без всяких помех, и Милорд, без сожалений последовавший за нами, унес с собой как единственный плод своей победы похвалу привратника, который, почтительно открывая перед нами двери, повторял, покачивая головой: «Ничего не скажешь, вы можете гордиться тем, что у вас такая отважная собака!..»
Когда я вернулся в гостиницу, в ушах у меня еще стояли эти крики, дававшие знать, каким должен быть этот народ в гневе, если он так страшен в своей радости. Тем не менее в будние дни Ним тих и пустынен: высунув голову в окно, вы увидите не больше трех или четырех человек на всей улице. Дело в том, что рабочий люд здесь, почти сплошь состоящий из ткачей шелка и бумажных тканей, проводит всю жизнь в мастерских или подвалах и выходит из своих потаенных жилищ, где он чахнет от унылой работы, только в дни бунта или праздника. Вот почему и мужчины и женщины так быстро угасают в этой наполненной смрадом и пылью атмосфере, где возбуждаются политические страсти и где вечно кипит религиозная вражда. Вот почему язык жителей Нима одновременно грустен и красочен, грозен и поэтичен. За месяц до нашего приезда произошло несколько сходок: рабочие требовали прибавки жалованья, а фабриканты им отказывали. Долго тянулись безрезультатные переговоры между бедняками, просившими прибавить им несколько су, необходимых им для жизни, и богачами, не желавшими на это согласиться. И тогда один из рабочих воскликнул с мрачным отчаянием: «О Господь мой! О Господь мой! Обрушь с Небес огонь и пепел и пусть всему этому придет конец!»
Рассказывая историю массовых убийств в Авиньоне, я упоминал и о резне в Ниме. Те же самые причины привели здесь к тем же самым последствиям, та же вражда оттачивала кинжалы, то же золото оплачивало пролитую кровь. Но на целый город — ни на Авиньон, ни на Ним — нельзя возлагать ответственность за злодеяния отдельных лиц. Самим роялистам память о Трестайоне ненавистна так же, как память о Фарже, Рокфоре и Пуантю. Дом, принадлежавший этому негодяю, стоит покинутый и необитаемый, как проклятое место; путешественникам показывают, как он обращается в руины посреди заброшенного неплодоносящего сада.
Впрочем, после Июльской революции эта вражда заметно утихла. Хотя утверждают, что в какой-то момент правительство чуть было не погубило все, приказав разрушить распятия. Протестанты, которых новое политическое движение сделало победителями, заперлись по домам, вместо того чтобы приветствовать это решение, и предоставили жандармам нести всю ответственность за совершаемую ими кощунственную работу. Жандармы с ней справились, проявив при этом добросовестность, какую они всегда выказывают в делах подобного рода. Распятия разрушили, и несколько старушек были растоптаны копытами лошадей. Снова день или два на улицах Нима лились кровь и слезы, но жаркое солнце Юга быстро их высушило. Сегодня как будто воспоминания о 1815 годе и 1830-м стали забываться. Дай-то Бог!
В Ниме проживают пятнадцать тысяч протестантов и тридцать тысяч католиков.
Среди всех дел, какими был занят наш день, мы не успели еще посетить Квадратный Дом, который считается шедевром античной архитектуры Нима и о котором кардинал Альберони говорил, что его следует поместить в золотой футляр. Вероятно, такого же мнения придерживались Людовик XIV и Наполеон, всерьез вознамерившиеся перенести в Париж это чудо искусства второго века; однако каменные основания, поддерживавшие его в течение десяти веков, так глубоко ушли в землю, что от этого замысла пришлось отказаться. Людовик XIV забыл об этом проекте, танцуя на оперной сцене, а Наполеон — одерживая победу в битве при Эйлау. Как нам ни хотелось поскорее увидеть эту жемчужину, пленившую и короля и императора, время было уже позднее, и мы отложили свое посещение на следующее утро.
На следующий день Ребуль, как он и обещал, пришел к нам в восемь часов утра. Мы дали распоряжения хозяину гостиницы и кучеру приготовить к нашему возвращению: одному — обед, другому — экипаж, а сами двинулись в путь, чтобы осмотреть римское чудо.
Не знаю, возможно, дело было в том, что мы вышли к Квадратному Дому по улице, со стороны которой он выглядел не в самом благоприятном свете, но по первому взгляду этот исторический памятник не соответствовал тому представлению о нем, какое у меня сложилось заранее; он показался мне маленьким в сравнении с Аренами, и я прекрасно понял, почему, увидев это сооружение, Наполеон мог возыметь желание унести его — подобно тем средневековым зодчим, которых изображают держащими на ладони их кафедральные соборы. Колонны, выступающие из стены, казалось, испытывали недостаток в воздухе и производили весьма слабое впечатление: капители у них были слишком короткими для тех стволов, какие их поддерживали, а карниз был перегружен украшениями. На самом деле один лишь портик был безупречен и выглядел необычайно величественным и красивым.
В Квадратном Доме разместился музей Нима; но поскольку внутреннее помещение этого храма не очень просторно, то некоторые архитектурные фрагменты, найденные во время раскопок, были размещены вокруг него. Внутри здания находятся лишь те экспонаты, которые считаются самыми ценными, и среди них знаменитые орлы, поддерживающие гирлянду.
Подняв голову, я обнаружил, что кессоны потолка сделаны из папье-маше. Я выразил свое негодование столь решительным образом, что Ребуль счел себя обязанным успокоить меня, рассказав о тех повреждениях, каким раз за разом подвергался Квадратный Дом.
Воздвигнутый, по всей вероятности, во времена Антонина, уроженца Нима, Квадратный Дом был связан галереей с парным ему зданием. Со временем парное здание и галерея были уничтожены, но самого Квадратного Дома разрушение не коснулось. Возможно, он был спасен первыми христианами, которые превратили его в церковь, посвященную святомученику Стефану. В одиннадцатом веке его превратили в ратушу. Он был разделен по высоте на два этажа, а в стенах его пробили окна. Три или четыре века спустя здание было передано некоему Пьеру Буа, ссудившему городу деньги, в оплату этой ссуды. Став владельцем здания, он пристроил к южной стороне здания дом, повредив и пробив стену, чтобы прикрепить к ней несущую конструкцию и балки, которые должны были поддерживать кровлю нового сооружения. Из рук Пьера Буа Квадратный Дом перешел к сеньору де Сен-Шапту, который превратил его в конюшню и, чтобы расширить его площадь, соединил колонны перистиля кирпичной стеной, разделил внутреннюю часть на фуражные помещения, ясли и кормушки; затем он велел обтесать колонны, чтобы закрепить на них выступающий навес: под ним во время ярмарок и в базарные дни должен был находиться скот, торговлей которым, по-видимому, сеньор де Сен-Шапт занимался. В 1670 году его наследники продали Квадратный Дом монахам-августинцам, и те вновь сделали из него церковь, построили там неф, клирос, часовни, хоры и чуть было не обрушили все здание, выдолбив могилы в основании, поддерживающем перистиль. Наконец, в 1789 году Квадратный Дом, расцененный как собственность духовенства, был отобран у монахов и превращен в здание главного управления департамента. С этого времени, вместо того чтобы подвергать Квадратный Дом новым опасностям, его решили не только отреставрировать, но еще и украсить. На него повесили красивую доску черного мрамора, на которой золотыми буквами было написано слово «Музей», и, наконец, сделали в нем потолок из папье-маше. Остается надеяться, что в одно прекрасное утро муниципальный совет проснется с мыслью побелить здание, и на этом украшательство будет завершено.
Ребуль отправился обедать с нами, и в течение этих двух последних часов, проведенных вместе, мы его измучили, уговаривая, чтобы он опубликовал свои стихи. Выслушав множество высказанных им нелепых доводов против этого, мы в конце концов добились его согласия, и я уехал в Бокер, наделенный всеми полномочиями для беседы с Госленом. После моего возвращения в Париж ко мне присоединился Ламартин, и переговоры с издателем увенчались появлением поэтического сборника, огромный успех которого не только отвечал нашим ожиданиям, но даже превзошел их.