Рядом с церковью святого Трофима возвышается ее клуатр, наполовину романский, наполовину готический, возможно один из самых интересных во Франции. По обилию орнаментов, покрывающих одеяния скульптурных персонажей, которые изображены на капителях романских пилястров, легко распознать здесь византийский стиль двенадцатого века. Так Константинополь пытался возместить Арлю отнятую у него власть над миром.
Амфитеатр в Арле хотя и больше нимского, но находится в худшем состоянии. В те времена, когда сарацины опустошали Юг, часть населения укрылась в Аренах и, заделав каменной кладкой арки, превратила римское сооружение в неприступную крепость. Вскоре над воротами выросли башни, внутри амфитеатра выстроились в правильном порядке дома, и в конце концов возник город внутри города, совершенно отдельный, но полноценный — с предместьями, укреплениями, улицами, городской площадью и церковью. От этого странного города в настоящее время остался лишь один дом.
Остальные постройки были снесены, когда правительство заметило, наконец, что в Ниме и Арле оно обладает сокровищами, которым может позавидовать Рим.
Помимо Арен, наиболее впечатляющим историческим памятником в Арле является театр, создание которого предшествует римскому завоеванию и восходит ко времени греческой колонизации. Если верить стихам Феста Авиена, Арль получил от своих соседей-марсельцев прозвище Фелина[61] из-за плодородия его почвы. Потомки Эв-ксена к этому времени уже одарили город своими богами, 0 чем свидетельствуют найденные фрагменты храма Дианы Эфесской. Они пожелали также познакомить его со своими драматургами и дали ему в дар театр. Однако строительство театра еще не было завершено, когда на смену им пришли римляне. Отсюда различие в архитектуре двух колонн из африканского мрамора, которые все еще поддерживают фрагмент здания, увенчанный фризом, и противоположной его частью, называемой теперь «башня Роланда» и выполненной в совершенно варварской манере.
Далее следует бульвар Эл искан, название которого происходит от двух латинских слов: Elisei campi[62]. Когда-то это было обширное кладбище, где язычники и христиане, исповедуя разные веры, но питая одну и ту же надежду, бок 0 бок обретали покой. Их надгробия перемешались и перепутались, однако на одних можно увидеть знаки «D» и «М», поручающие богам-манам души умерших, а на других — кресты, отдающие мертвых под покровительство Спасителя. Почти все гробницы разграблены; часть из них целиком унесли жители Кро, чтобы сделать из них водопойные корыта и водосточные желоба; другие, из которых были использованы только крышки, зияют пустотой; в кое-каких еще можно разглядеть каменную перегородку, не позволявшую смешиваться костям мужа и жены, хотя они и покоились в одной могиле.
Однако местами земля, глухо отзываясь на шаги тех, кто ее попирает, свидетельствует, что по соседству с оскверненными могилами находятся еще нетронутые, которые не успели потревожить ни человеческая жадность, ни человеческое любопытство.
Музей Арля, у которого Парижский музей похитил его главный шедевр — «Венеру с зеркалом», сам обогатился за счет ограбления других исторических памятников — все они снабдили его своей долей экспонатов, но самый большой урожай был собран им на полях смерти. В нем имеется собрание гробниц Византийской империи, равное по богатству которому мне не приходилось видеть нигде и барельефы которого могут дать представление о том, как приходило в упадок искусство. Впрочем, с моей точки зрения, самые древние его экспонаты датируются всего лишь началом четвертого века.
Правительство отпускает семьсот тысяч франков в год на раскопки в Арле; было бы лучше назначить в город префекта с художественными наклонностями и передать в его распоряжение батальон саперов. Наша армия состоит из четырехсот тысяч солдат, из которых триста пятьдесят тысяч проводят время в безделье. Неужели нельзя без серьезного ущерба выделить пятьсот человек и использовать их для расчистки новых Помпей?
Весьма любопытно, помимо всего прочего, прогуливаться вокруг крепостных стен Арля, ведь пояс его укреплений — это почти что второй музей. Через каждые двадцать шагов видишь вмурованные в стены куски колонн, обломки капителей. Всюду, где римляне возводили свои здания, из этих зданий впоследствии строили города с церквами и крепостными стенами, и при этом в первоначальных гигантских сооружениях едва заметно отсутствие нескольких камней.
Один из трех дней, проведенных нами в Арле, был праздничным, а вернее базарным: в этот день там происходила ярмарка, на которой продавали овец. Сто двадцать пять или сто тридцать тысяч овец, пригнанных с равнин Кро, были помещены у подножия южных крепостных стен города. Это обстоятельство, само по себе имеющее небольшое значение, для меня как для любопытствующего путешественника оказалось очень интересным по своим последствиям, ибо оно заставило выйти из своих домов арлезианок в их праздничных нарядах; до этого времени я видел их лишь тогда, когда они шли за водой или пряли у своего порога. Около трех или четырех часов пополудни, предоставив наружные бульвары городским щеголям и денди, они заполнили улочки, неспешно прогуливаясь рука об руку рядами по семь-восемь девушек и останавливались то у одной, то у другой двери, чтобы посплетничать, образуя шумные и веселые стайки. Репутацию красавиц местные девушки вполне заслуживают, ибо они не только хорошенькие, но к тому же еще изящны и изысканны. У них тонко очерченные лица главным образом греческого типа, и, как правило, темные волосы и черные бархатные глаза, какие я видел только у индианок и арабок. Время от времени среди такой ионийской стайки мелькало лицо девушки сарацинского типа, с удлиненными глазами, приподнятыми у уголков, оливковым цветом лица, гибким станом и детской ножкой, или крупной дамы галльской крови, белокурой, голубоглазой, со спокойной и величественной походкой античной друидессы. Почти все они были со свежими, ясными лицами, как голландки, ибо влажный климат, который к тридцати годам вызывает увядание их недолговечной красоты, одаривает их теми белыми и розовыми тонами, какими обладают цветы, распускающиеся у берегов рек или растущие на болотах.
К несчастью для художников и поэтов, ищущих красоту и выразительность, эти грациозные дочери Белловеза, Эвксена, Константина и Абд-эль-Рахмана утратили часть своего очарования в тот день, когда они отказались от своего национального костюма, который, вбирая в себя все прошлое города, состоял из короткой туники девушек-спартанок, корсажа и черной мантильи испанок, туфель с застежками римлянок, узкого головного убора Анубиса и широкого галльского браслета. Из всего этого живописного наряда арлезианки сохранили лишь античные оригинальные головные уборы, которые, совершенно не соответствуя их платьям с высоким лифом и зауженными книзу рукавами с буфами, тем не менее придают лицам девушек особое своеобразие, полностью отсутствующее у их дружков. В арлезианцах нет ничего примечательного; именно поэтому обычно вспоминают о мужчинах Тарас-кона и женщинах Арля, так же как о римлянках и неаполитанцах.
Не удивительно ли, что из всего национального костюма от головного убора отказываются в последнюю очередь? Во всех морских портах Юга на улицах можно встретить множество турок и греков, отдавших предпочтение сюртукам и панталонам, но упрямо сохраняющих тюрбаны. Даже послы Высокой Порты ежедневно являют собой удивительную странность, показываясь в наших гостиных и театрах во французском костюме, но с головой, запечатанной греческой феской, словно бутылка бордоского вина.
Когда праздники или базарные дни перестают оживлять жизнь города с его древними руинами, он снова впадает в сон и снова покрывается своей римской пылью. Напоминающий скорее военный шатер, поставленный на берегу реки странствующими и утомленными поселенцами, чем живой город, Арль был императорским, а не самовластным городом. Разукрашенный и декорированный из-за прихоти, покинутый из-за причуды, этот город, похожий на брошенную королевскую любовницу, вот уже пять веков лишен смысла существования, без которого нельзя жить. Его местоположение на Роне, служившее для него источником богатств, когда в его стенах пребывал щедрый император или воинственный король, ничего не значит теперь, когда Арль превратился в третьеразрядный город. Во времена Республики и Империи Арль был охвачен какой-то неестественной и лихорадочной жизнью, ибо торговля, отброшенная от морей, отхлынула в реки и из экспортной, которой она была прежде, превратилась во внутреннюю; вот почему здесь, как и в Авиньоне, все моряки, грузчики и служащие портов — республиканцы, тогда как, напротив, дворяне, лавочники и крестьяне в основном карлисты. Эти различные политические воззрения разделяют город. Как и повсюду, верхний город, имевший первоначально феодальный облик, является аристократическим, в то время как нижний, который прежде состоял из хижин, скучившихся вокруг замка и постепенно сменившихся домами, не забыл о своем простонародном происхождении и почти целиком является демократическим.