- Мотай на ус, зелень, - Степаныч в который раз разглаживал бороду становясь в разные нарочито театральные позы, - если вы собрались властвовать над умами серой массы, то отдавайтесь этому процессу полностью, не жалея ни себя, ни стариков, ни женщин, ни домашних животных…
Всё это время из угла комнаты на Степаныча таращился домашний кошак, явно растерянный такими внезапными переменами в хозяине. Тот же, игнорируя своего питомца продолжил:
- Значит так, сегодня я звезда балла, а вы – мои прекрасные фрейлины. Слушаемся меня, во всем соглашаемся и запоминаем…
Мы с Володькой были слишком сонные, чтобы спорить с этим разыгравшимся старым идиотом, хотя уже подъезжая в автобусе к деревне Володька мне на ухо тихо прошептал:
- Слушай, его бы в своё время с моей тетушкой в театральный…
Уже в самой деревне Володькина тетушка явно не верила своему счастью. Еще бы – исполнение ее грандиозного плана во всей красе. Подыгрывать задуманному Степаныч стал еще на подходе к деревне, как только вышел из автобуса. Старый черт затянул какую-то заунывную церковную песню, горланя её во весь голос. Нам с Володькой рядом с ним было явно не по себе, хотелось незаметно поотстать и затеряться где-нибудь в кустиках по дороге, но не туто было. На его явно козлиный голосок со всех сторон стекались заинтересованные бабульки, кто выглядывая из окон, кто просто выходя в чем было к калитке:
- А откудова тут незнакомый батюшка? Разве можно не во церкве песни святые петь?..
Когда концентрация любопытных бабулек вот-вот должна была достигнуть предела, Степаныч зорьким глазом выловил одну из самых любопытных и нарочито громко обратился к ней:
- А разве не читала ты, мать, послания и письма святого Онуфрия к слепому Евпатию страстотерпцу! Ежели, кто мешает в порыве духовном и беззакония чинит тому, то проклят будет! – сурово сдвинутым бровям старого мошенника мог позавидовать даже товарищ Сталин.
Какие, дери их черт, «письма к слепому Евпатию»! Ври, старый, да не завирайся!
Я уже ожидал, что кто-то из толпы бабок одернет его, ан нет. Бабульки ничего не заметили, только тише зашушукались между собой. Та же, к которой Степаныч обратился, стала креститься так быстро, что в голове родилась мысль о том, что будь где-нибудь соревнования среди бабулек по скорости перекрещений в минуту, именно эта бабка явно могла рассчитывать на призовое место:
- Не читала, батюшка, как пить дать не читала… Да и откудава я читать буду – глазки уже слабо видят. Хожу сама – и слава богу…
Своими «слабо видящими» глазками бабка явно просматривала пути отступления к калитке обратно, но от Степаныча никто еще так просто не уходил:
- На всё воля божья, - мошенник приобнял явно собирающуюся слинять бабульку и продолжил, - Ничто так не лечит в горе и не дает утешение как молитва и святая песня. Как тебя зовут?
- Глафира Сергеевна я, - бабуля доверчиво присела на скамейку с нашим ряженным другом.
- Значит так, раба божья Глафира Сергеевна, запевай вместе со мной…- Степаныч подхватил ту же песню, бабулька на скамейке стала ему несмело подпевать.
Мы с Володькой разглядывали удивленно открывшуюся нам картину. То с одной, то с другой стороны по бабульке присоединялось к песне, и вот уже не пели эту муть только мы с Володькой, отчего же опять было совершенно неловко. Я даже подметил, что мой друг захотел влиться, так сказать, в этот общий хор, но ткнул его локтем в бок, и тот только неловко крякнул.
Степаныч же, среди открывшегося деревенского пейзажа чувствовал себя прямо как рыба в воде. Допел песню, перекрестил притихшую бабку:
- Ступай с миром, раба божья Глафира!
Бабка проморгалась, и затараторила:
- Вот что значит, святой человек пришел! Сутра спина болела, а тут отпустило даже! – потом бабуля как-то невзначай глянула на нас с Володькой, - а это что за отроки, батюшка?
- Стыдно, Глафира, своих деревенских не узнавать! Этот то, белобрысый, - Степаныч ткнул пальцем в моего растерявшегося друга, - местный же, в рубашонке небось коротенькой тут бегал…
- Ничё не бегал я… - в глазах Володьки читалась явная паника.
Степаныч только покровительственно глянул на него и продолжил, обращаясь к бабке:
- Племянник это, Зинаиды из пятой хаты… Непутевый совсем, пьёт много, буянит, во Христа не верует… - бабульки со всех сторон на эти его слова заохали, закивали головами, тот только продолжил, - сейчас вот в нашей обители вместе с другом своим таким же непутевым лечатся от зеленого змия, а я присматриваю за ними, окаянными…