Путевые заметки

Оттуда за два с половиной дня мы достигли города Килис на франкской границе, эта сторона [принадлежит] туркам, а другая – франкам; посередине протекает река. Но по дороге мы претерпели много горя, трудностей, различных мучений и страха от грабителей и разбойников: было так трудно, что [даже] пятьсот-шестьсот человек не решались выехать.

Мы поднялись на одну гору, которая была очень высокой и крутой, так что, кроме мула, на нее не могли подняться ни лошади, ни другое вьючное животное. [Вокруг] только камень, да [такой] крутой, что ноге негде ступить, но устроены деревянные ступеньки и лестницы, по которым с трудом поднимаются с мулами и конюхами. В пределах этого Килиса мы совсем не видели земли, но только одни камни; даже поля и сады [растут] только на мелких камнях. Тысячеустая слава чудотворцу богу, что на таких камнях, без земли растут растения, саженцы и сады, как в Иерусалиме, ибо и Иерусалим такой же безводный и каменистый.

Когда мы переправились на ту сторону реки и вступили в крепость Сбилит, навстречу нам вышли воины, и мы обрадовались, что хотят почтить нас. А они отвели нас в один дом, который зовется «назарет»[87], и, заперев за нами дверь, ушли. Мы же, не зная ни языка их, ни обстоятельств дела, остались там в неутешном горе и проплакали весь день. Вечером, выглянув в окно, мы увидели много купцов – христиан и неверующих – из разных городов: Стамбула, Анкурии, Эдирне, Джуги и других областей. Поговорив друг с другом, мы спросили [у них]: «Почему [нас] задержали?». Они ответили, что таковы у них правила и что, если даже царь турецкий приедет, его должны отвести в назарет. Услышав это, мы очень огорчились и охватила нас [такая] безысходная тоска, что возмутилось существо наше и высохли языки наши. И мы [так] страдали, словно [были] в тюрьме и в цепях, и даже избегали друг друга, ибо никто к нам не показывался и мы никого не видели. На второй день привели к нам гвардиана, то есть надзирателя, и сказали, что он исполнит и купит все, что мы пожелаем. Однако ни мы не знали их языка, ни он нашего, поэтому объяснялись руками и жестами, подобно немым. Если мы просили пищу либо плоды, нам давали их через окно, а мы бросали деньги. Видя все эти тяжкие беды, которые свалились нам на голову, я со вздохом произнес этот плач:

О бог, избавь Ты нас отсюда,
Из Назарета, чужой страны,
Нежданно мы сюда попали,
К нам тяжкая пришла беда.
Сей Назарет что есть тюрьма,
Людей невинных западня,
Не от Писанья, не от бога,
Глупцами созданный закон,
Сей Назарет, как зверь, ехидна,
Ни хлеба нет в нем, ни воды,
Здесь есть немой лишь гвардиан,
Большие комары и блохи,
Сей Назарет похож на ад,
Что гложет кости человечьи.
Господь, избави нас отсюда,
Лишь вышли б мы из врат его.
Истосковались мы по людям,
А также разным вкусным блюдам.
Зовешь ли ты кого на слово,
Спешит бежать он от тебя.
Великой скорби и печали
Спаси, Господь, от испытанья.
Безжалостные эти люди
На сорок дней нас задержали.
Беда попавшему сюда,
Кто много денег не взял с собой,
Тогда поймет он положение,
Что и не смерть, но и не жизнь.
Господь, избавь ты нас отсюда.
Нас выведи через врата,
Пойдем посмотрим Франкистан,
Могилы Павла и Петра.

87

Симеон полагал, что так называется дом, в котором проходили карантин [«назарет» в переводе с польского (lazaret) означает «карантин»].