длину и ширину; и увязывали все наши вещи и имущество, и грузили на верблюдов, потому как было у нас всего XIII верблюдов и VI ослов. И около часу с половиною уходило у нас на сборы, от подъему до того, как можно было нам пуститься в дорогу: и все же немало миль, до свету, мы проходили. И шли целый день, потому как никогда не останавливались до XXII часов. Утром, так вот идучи пешком или на ослах, мы ели; и вечером, около сказанного часа, мы останавливались в поле, где время спать застигало нас. И разгружали мы всех наших животных и наши вещи; и растягивали кожаную палатку, высотою в три локтя, и столь длинную, что шестеро из нас помещались под нею, так что почти все тело было укрыто; и мы спали под этою палаткой на малых и легких тюфячках, и иной раз утопали они так в песке, что спали мы равно и на тюфячках, и на песке. И все же ночью, когда мы спали, один из нас был на страже не только ради страха от верблюдников, бывших с нами, но и ради опасения от других людей, кои могли быть в пустыне, или от караванов, становившихся подле нас. Пищею нам были сухари, весьма дурные, которых мы купили в Александрии и в Каире; и были у нас сушеный виноград и сушеные сливы и сыр, но был он столь дурен, поскольку получше найти не смогли мы, и мы его издержали мало. И было у нас несколько кур, из которых через два дня на третий одну мы варили себе, и ели вечером, а потом утром холодную курятину. Было нас XII всего с нашими слугами, и везли мы немного уксусу; и было у нас два бочонка как бы кислятины с малым количеством вина, и пили мы это понемногу. И везли мы сахар, и немного варенья, и сушеный миндаль и рис, и была у нас вода, немного, потому что в таких путешествиях нужно ее беречь; и была она дурная, потому что хоть и добрая заливалась в мехи, тотчас начинала она отдавать мехом и кожною нечистотою, и плавало в ней, как нальешь из меха, множество волос, от шкур животных, из которых сделаны мехи. Такова была наша жизнь в пустыне: и наши дневные переходы от одного отдыха до другого были от XXII до XXVI миль на день. И затем, идучи такими дневными переходами сказанною пустынею, по истечении IV дней, то есть сказанного месяца в XXII день мы пришли к источнику, который называется источник Моисеев, и здесь стали мы на ночь: и это первая вода, которую мы нашли в сказанной пустыне после того, как оставили Материю. <...> И поныне в сказанном камне виден выход вод, и плещется она поверх и вокруг сказанного камня; и там сложен колодец с локоть. А в окружности он от VIII до X локтей. Но вода добра, и портится от верблюдов, которые пьют из колодца, и потом от того, что сказанный колодец плохо вычищен, и в нем изрядно ила, и вода принимает вкус ила. Там мы взяли сказанной воды, и пошли далее своим путем по пустыне: и потом, по прошествии двух дней, то есть сказанного месяца в XXIV день, все еще в сказанной пустыне мы нашли свежую воду; правда, что была она в миле от нашей дороги. И пришли к ней верблюды, и эта вода была из самых лучших, что мы находили в пустыне, то есть от сказанной Материи до самой Святой Екатерины; потому что мало хорошей там встречается, затем что какая отдает илом, и какая мутна, и какая солона, и от какой отрыжка, и в какой черви; но эта была всем хороша, и великое нам было подкрепление напасть на столь хорошую воду. И потом, в пятницу, сказанного месяца в XXVII день, в XXII часа, по милости божией, мы пришли к Святой Екатерине; не туда, куда ее принесли ангелы, но где церковь ее. И когда мы были приблизительно в VI милях от сказанной церкви, начали мы подниматься в эту гору, которая была у нас сбоку, по правую руку: и сказанный подъем весьма каменист и не слишком крут, и таков, что верблюды поднимаются им, но медленно и с трудом. И подле церкви, быть может, в полумиле, выходишь на ровное место, каковое не очень широко; и идешь почти по ровному месту до самой церкви: у каковой церкви — гора Синайская, где Бог Отец дал завет Моисею. И на горе, куда ангелы положили тело святой Екатерины, и там в округе видели мы изрядно вещей богочестных и замечательных, как далее скажу. <...> И много по разным местам сказанного градостения, либо же крепости, богочестных и прекрасных часовен. Главная и наибольшая — преждесказанная церковь Святой Екатерины — церковь величайшая, и добро изукрашенная, и богочестная, и прекрасная, и крыта свинцом. И в сказанном градостении много жилищ, где помещаются клирики сказанной церкви, которых, как нам сказывали, числом двести; из коих всегда сто на месте в службе при сказанной церкви и ее молитвеницах: потому как в разные часы дня и ночи молятся по многим местам в вышесказанных часовнях и церквах; над ними есть архиепископ, который в сказанной церкви за главного, избранный патриархом Иерусалимским и Каирским с Султанова согласия; кроме ртов сожительствующих в сказанном монастыре должны они кормить величайшее число Арабов, то есть мужиков и верблюдников, которые ходят туда и сюда по пути от Красного моря и иных разных мест, которым они дают хлеб. И должно это им делать скорее по нужде, нежели по доброй воле; потому как, не делай они так, силою бы у них отняли и хлеб, и все прочее, и чинили бы им бесчестие и разбои паломникам, что туда приходят. Они творят великую честь всем, что имеют; и за первое встречают их охотно и с добрым видом, и весьма их привечают и потом дают в сказанном градостении жилье, наподобие крытой каморки безо всякой постели или чего еще, и уделяют соленой рыбы, которая у них с Красного моря, и фиников, и, может статься, полчетверти вина на ватагу. Жизнь у них крайняя и суровая: на всякий день у них один хлеб на каждого, каковой с два обычных наших, он из пшеницы, и часто с примесью овса, и муку не сеют и не перетрушивают; и потом, от нехватки у них дров и по местному обычаю, он мало пропечен, и быть может, половину того пропечен, как здесь делают. Потом, есть у них вода, которая там светлая и добрая; и потом, на неделе дважды у них по плошке гороху и других овощей с маслом и соленой рыбою. Вина не пьют, ни мяса не едят, ни на постелях не спят, но, не раздеваясь, на подстилках на земле. Они великие молитвеники, и большую часть дня и ночи проводят в церковной молитве; и почти во всякий час дня и ночи слышно, то с одной стороны, то с другой, службу в церкви по разным местам в сказанных молитвеницах. Все, что им нужно для их жизни и для всяческой их издержки, идет из Каира, отстоящего от Святой Екатерины дней в двенадцать. Живут милостынями, которые подают им, потому как паломники, которые попадают туда, творят им великое уважение и великие дары из собственных своих денег, и из денег, что даны им отнести в это место людьми, которые почитают их, особенно же большие господа, бароны и рыцари и богатые люди, кто из Германии, кто из Фландрии, из Англии, из Франции и из Гаскони и из самых разных стран, кто идет в это место. Потом есть еще господа здесь, которые часто шлют им величайшие милостыни; и как нам говорили, королева Джованна Неаполитанская и мессер Галеотто Малатести[118] творили им великое добро. Теперь, далее, подле этой церкви Святой Екатерины есть сарацинская мечеть, то есть храм молитвы, где Сарацины, что идут туда и оттуда, молятся. И сказанные клирики и отшельники, пребывающие в том месте, этим довольны, потому что мечеть та — в укрепление их месту и их церкви; Сарацины же из почтения к своей берегутся в этом месте делать либо говорить нечестивое. Одежда у этих клириков — грубейшая, нежели романьуоло, ткань на теле; и они — Индийские Христиане святого Фомы, которые крестятся огнем, и служба у них Греческая, с квасным хлебом; и в службе своей пользуются Греческой грамматикой; и кажутся они по лицам людьми набожными и святыми, и великого покаяния и великого воздержания, и весьма потрудившимися к умерщвлению плоти. Не единожды мы разговаривали со сказанным архиепископом, и хотя он не понимал нас, а мы — его, мы понимали друг друга через посредника, то есть через толмача: и некий брат Джованни из этой братии, который бывал в Кандии и хорошо знал Греческий и достаточно хорошо Латинский, также был добрым посредником. Сказанный епископ с виду был достопочтенным человеком, и весьма уважительным, и великой мудрости и опыта, и так по его обхождению и разговору можно было судить; и великий почет и уважение было ему от всех прочих монахов того места; и он был во всем словно бы большой владыка.<...>
вернуться
мессер Галеотто Малатести — владетель Римини.