Ганнон поежился от упоминания демонов, но удержал себя от того, чтобы сотворить охранный жест. Местных же внушительный список богохульств ничуть не смущал. Четверо парней принялись таскать зерно, а прочие береговые начали расходиться. Богохульник, явно довольный собой, похлопал себя ладонями по голому животу, упер руки в бока и осмотрел своих подопечных, все ли при деле. Затем он развернулся и направился уже было прочь, но его взгляд уперся в Ганнона.
— Ба, хедль! Здравствуй, как это у вас говорят, почтенный! Как там житье с той стороны гор?
Все воззрились на чужака. Ганнон отметил, что вожак не вооружен — в такой одежде ничего не спрятать, а из десятка береговых, вскрывавших раковины, у троих широкие ножи из хорошего железа. Только вот кучки моллюсков рядом с ними были сильно меньше, чем у их коллег с паршивым инструментом.
— Кони ходят, Молк их водит! — громко и с улыбкой ответил Ганнон и, широко раскрыв серые – такие же, как у местных – глаза, сделал шаг навстречу, показывая пустые руки. — Мне откуда знать, я там и не бывал никогда! — продолжил он, растягивая гласные, как и все прибрежные жители.
— Кони… Молк… — Вожак согнулся и захохотал, похлопывая себя по коленям. — Ух, это я запо-о-мню! — Он вытер слезинку. — Но, скажи-ка, согрешила мать твоя с неардо, не иначе? Больно рожа у тебя темная, чистый хедль!
Ганнон с облегчением улыбнулся. «В следующий раз можно и постоять у Зерновых», — пообещал он себе.
— Звать меня Аторец. — Вожак встал сбоку от Ганнона и положил локоть тому на плечо: мужчине пришлось постараться, ведь он был на голову ниже юноши. — Пойдем выпьем. А как тебя звать, земляк?
В голове роились имена, но, как назло не те, нужна была местная легенда. Ганнон слишком долго пробыл в Арватосе и «запылился», как бы сказали тут, в прибрежных землях. Пауза чуть затянулась.
— Наггон, — наконец начал он привычный спектакль.
— Ба, это что ж за имя такое? — Доверия в голосе банита не ощущалось, но так и было задумано.
— Папаша с Неардора наших имен не знал, но хотел назвать по-береговому. — Изображая застарелую злость, отвечал «полукровка». — Как он запомнил, так меня и записали в храме… А ты сам — с острова, что ли, с Атора? — поспешил сменить тему Ганнон, видя что береговой не то чтобы купился. А, возможно, бандиту было просто все равно, кого грабить.
— Не-е, ты что! Береговой краб, настоящий. Просто эль варю не хуже лесорубов этих, и такой же веселый! — Аторец улыбался во все десять зубов, явно довольный собой. – Что стоим-то — пойдем в дом!
Вместе они прошли по пляжу до жилища Аторца. «Дом» представлял собой навес, песок под которым устилала старая солома. По периметру были разложены мешки. Под тем краем навеса, что был ближе к морю, стоял деревянный ящик. К его поверхности была приклеена смолой скрученная из высохших водорослей фигурка, смутно напоминающая корову.
Сбоку от навеса выстроились целые и побитые глиняные амфоры, наполненные булькающей жижей, похожей на кашу. Некоторые сосуды находились в тени, другие были открыты солнцу. На песке тут и там отпечатались круглые следы от них. Аторец подошел к одной из амфор, наклонился и прислушался, потом засунул палец в жижу и облизал. После недолгого раздумья он перетащил сосуд в тень и накрыл тряпицей.
Далее Аторец направился к месту, где в песок были вбиты палки, образуя треноги. Наверху каждой были растянуты тряпицы, провисающие под весом влажного брухта. С нижней стороны ткани скапывала густая зеленая жидкость, собираясь в миске на песке. Береговой не стал пробовать ее на вкус, а лишь вдохнул, наклонившись над самой большой треногой. Он присел на корточки и аккуратно зачерпнул воду из ямки, выкопанной рядом с треногами. В руках у него осталось с дюжину крошечных – с ноготь – белых ракушек, которые мужчина добавил к брухту на треноге, хорошенько помяв получившуюся жижу. Все это время он как будто не замечал своего спутника, полностью погрузившись в процесс. Но, закончив дело, Аторец резко повернулся и громко провозгласил:
— Что Гирвару негоже, а Гартоле не жалко!
Ганнон вздрогнул от неожиданности, но быстро сообразил, о чем говорил береговой.
— Зерно от жрецов и брухт – дар моря, — проговорил он, и его собеседник одобрительно закивал. — Я смотрю, тут не один дар моря. — Юноша указал на ракушки.