Просторная комната с высоким потолком была хорошо освещена благодаря выходившему на восток окну в виде круга Ихариона. За столом из полированного дерева сидел худощавый мужчина чуть моложе сорока, с тонкими чертами лица и голубыми глазами. Несмотря на ранний час, он был одет в громоздкое бело-золотое одеяние, а его щеки были выскоблены до красноты. Светлые волосы собраны в хвост, а те, что еще не доходили до затылка, – тщательно смазаны маслом, чтобы прилегать к голове.
Ганнон поставил книги на пол, чем привлек внимание хозяина покоев. Осмотревшись по сторонам, асессор не нашел фигурки Адиссы и стоял, потирая пальцы. Это не ускользнуло от внимания Прелата, но обратился он к вернувшемуся служке.
— Наконец-то, ты принес недостающие письма? — Речь советника была лишена всякого намека на говор той или иной провинции — чистое произношение Део Арватоса, хотя по слухам Прелат начал свой путь очень далеко от Красного Города. Служка молча рванул в сторону хозяина, склонив лысую голову и чуть не врезавшись в Ганнона. Он встал сбоку от стола и приготовился читать письма. Ганнон прокашлялся, за что был награжден недоумевающим взглядом Прелата, который быстро сменился неодобрением.
— Тебе следует подождать, пока ждут своего завершения дела более важные. А поглаживание фигурки коровы, упомянутой в четвертом, пятнадцатом и двадцать седьмом стихах тома Хождения, – это суть поклонение Старому слову, хоть и не порицаемое. Может, еще и янтарь от нечистой силы носишь? — язвительно спросил советник.
Ганнон закрыл глаза и постарался убедить себя, что очередная ступень на службе Коулу все равно не возвысила бы его достаточно, чтобы расправляться с подобными людьми по желанию.
— Какого совета просят от нас сегодня? — обратился к служке жрец, снова забыв о присутствии Ганнона.
— Начать с Видевших? — робко спросил служка. Он заметно волновался, перебирая листы пергамента и рассматривая печати.
— Безусловно.
— Есть только письмо со Второй Ступени, — произнес служка. — В деревне Посвящение проводили, заменив молоко на эль, пишут, что он был мутный. — Служка прищурился. — Эль селянам продал заезжий жрец, когда узнал, что у них полегла скотина и молока нет. Мальчика стошнило на сапоги Видевшего, который посетил праздник.
Ганнон переводил взгляд с одного серьезного лица на другое, все силы уходили на то, чтобы сохранить самообладание и – боги упаси – не усмехнуться.
— Напиши — назначить штраф жрецу в стоимость сапог в пользу землевладельца и обычную епитимью в казну церкви за отклонение от канона. Дальше, — повелел советник.
— В деревне выше по Ступени мужчина после поимки грабителей пытался отравить их всех.
— А какой совет нужен от нас? — Прелат приподнял светлую бровь.
— Пишут, что он считал это милосердием и что хотел взять все грехи на одну, свою, душу. — Служка медленно водил пальцем по неровным строкам. — Грабителей должны были казнить в разных местах… — Он замешкался и медленно закончил словами: — Более одного палача. Все, больше ничего не написано.
— Ложные мученики… — Прелат побарабанил пальцами по столу. — Пусть отошлют к Видевшему и судят за ересь по прецеденту. И допросят односельчан. Еще что-то?
— Священник, то есть бывший священник Вортана, — поправился служка, — призывал к аскезе и служению трудом для всех.
Прелат встал и прошел к окну, с минуту он стоял молча, пока не вернулся обратно на свое место. Его пальцы потянулись к вискам, но он отдернул руки, будто из огня, и вместо этого помассировал ими лоб.
— Тяжело приговаривать брата, — Прелат вздохнул, — пусть даже бывшего. Это следует осудить как покушение на основы мироздания, прецедент — оскорбление Черного духовенства.
— Но, — служка сглотнул, — о них ведь он ничего не говорил.
— Ты будешь перечить, не понимая моих слов? — Под взглядом хозяина несчастный съежился. — Тот же прецедент по тяжести не означает той же сути обвинения! Иди и повтори молитву двадцать раз, закончим позже.
— К-которую, Ваше… — заблеял прислужник.
— Любопытство и дерзость составляют ересь. — Прелат ответил церковной максимой, полагая, что ответ исчерпывающий.
Служка пронесся мимо Ганнона, аж одеяние хлопало. Прелат выдержал паузу, записывая что-то на пергаменте прежде, чем заговорил:
— Что это? — Он кивнул на тюки.
— Книги… — начал говорить юноша.
— Я не могу понять, — перебил его Прелат, разминая пальцы, — почему то, что я прошу, не выполняется? Книги должен был принести другой слуга, и не сегодня, а вчера.