В комнате как будто потемнело, черноволосый гвардеец отодвинул товарища и схватил пройдоху за тунику.
— Говори!
— С удовольствием, почтенный. Если оставишь пару монет! — продолжал торговаться неардо. Деньги интересовали Ганнона в последнюю очередь, но роль нужно было отыграть до конца.
— Гнилой хедль, я тебе… — гвардеец уже было замахнулся для удара рукоятью, но его остановил рябой товарищ.
— Плохо ты знаешь их брата. Не родила еще земля Неардора сына столь недостойного, что не взял бы денег за подлость. — Неожиданно поэтично выразился светловолосый — Угрожать им в таком деле бесполезно. Да и не занимаются они касуа в одиночку. — Рябой воин оглядел комнату, в которой, помимо входной, была еще одна дверь. На гору тряпья он внимания не обратил. — Возьму не все, а сколько боги пожалуют.
Гвардеец запустил руку в кошель, который Ганнон сжал посередине, чтобы немного убавить щедрость небожителей. Рябой скривился, но спорить не стал. Юноша направил погоню в безопасную сторону и, выждав немного, перетащил все еще бесчувственного слугу Хестаса в соседний переулок, укрыв мусором. Когда мужчина очнется, у него будут смутные воспоминания о встрече с человеком Корба, отказавшемся выдать имя, и о погоне, от которой едва удалось уйти.
***
Прихрамывая, Ганнон брел по улицам Арватоса в сторону ворот, где его должен был ждать Фирх. Он уже порядком попетлял, чтобы убедиться в отсутствии слежки, и стопы не были благодарны. Азарт опасности ушел, и его место – как и всегда – заняли тревожные размышления: все ли он правильно сделал, не слишком ли рисковал?
«Кольцо могло оглушить одного из них, но второй бы точно зарубил меня. А так они боялись сообщников пройдохи-неардо.» — Рассудил про себя юноша и бросил взгляд на громаду Башни, что все четче выделялась на фоне светлеющего неба. Вид опустевшего дома богов заставил вспомнить об их противниках: заговорщики почти наверняка связались с культами демонопоклонников, по крайней мере, лорд Корб.
«Только Второго Круга нам не хватало, что уж говорить о самих культистах.» — поежился слуга Коула. После воцарения Избранников Белые жрецы Большего Круга потеряли право судить даже за ересь. Но вот охотники на демонов из Второго всегда появлялись, почуяв запах добычи. И их не волновали даже пакты благородных домов, Видевших деяния богов. Пусть эти пакты и были приравнены к священным текстам.
«Впрочем, нас это тоже не интересует.» — усмехнулся про себя юноша. Что Корб, что Хестас – оба были Видевшими. Именно старая знать Деоруса была недовольна правлением династии Гамилькаров из Виадлиса. Или, как этот портовый город часто именовали здесь, Тиарпора. Старое название, бывшее в ходу до воцарения Избранников, будто бы возвращало «старые-добрые» времена.
Палец все еще пульсировал от боли. Поморщившись, Ганнон стянул с него кольцо и убрал за пазуху. Тревожные мысли вернулись, только теперь вместо врагов, шпиона беспокоили «друзья». Переплетения вассальных клятв Деоруса будто назло возникли перед глазами в виде пергаментов с гербами, совсем не мешая смотреть на дорогу.
К Избранникам – дому Гамилькаров – так или иначе сходились нити от всех остальных. Слышавшие присягали Видевшим…Картина расширялась, включая «выскочек» Откликнувшихся и «чужаков» неардо. Ноющая боль в руке тут же напомнила о себе, подкрепив подозрения и рассеяв видение.
Медитативное состояние, в которое юноша иногда впадал при глубоких раздумьях, окончательно выбрало себе форму: геральдика всегда занимала слугу Коула. А теперь этот «дар» начал мешать использовать то, чему своих людей учил советник.
Пока юноша был на первой ступени из трех, он мог только лишать человека сознания при помощи кольца. В те времена таких проблем не возникало. На второй, научившись похищать и возвращать внешность и мысли, ученик Коула стал чувствовать, как что-то внутри него влияло на ритуал. — «Ох не добраться бы до третьей…».
Лишь однажды один из собратьев (как раз взошедший на верхнюю ступень посвящения) говорил о чем-то подобном. Радостный, он спешил поделиться с Ганноном «новыми путями». Они оба испытывали жажду знаний, можно даже сказать, были друзьями. Бедняга думал, что Коул наградит его. А теперь не осталось даже имени, вспоминать «предателя» было запрещено.
«Тайна делает нас сильнее, мы беспомощны на свету» — несколько раз повторил про себя Ганнон, пытаясь унять муки совести, что корила его за смирение с судьбой друга. Непредсказуемые изменения могли быть опасны, ведь возможности слуг Коула следовало хранить в секрете. Они были ничтожны по сравнению с тем, что приписывали жрецам богов, но в нужный момент и в нужном месте могли оказаться судьбоносными. Духовенство же не делало из своей силы никакого секрета, да и не нуждалось в этом.