Юноша обмяк на укрытой шкурами спинке кресла, отчаянно стараясь успокоить звенящие внутри нити. Отшельник попыхтел трубочкой.
— Как и любой представитель племени тоэхов, ты вновь интерпретируешь чужие слова так, как это выгодно только тебе. И не думай, мальчик, что услышал похвалу, — продолжал старик, словно и не было вспышки внезапного гнева. — Я лишь сказал, что это был отчаянный и храбрый поступок. При этом безрассудный и бессмысленный. А еще ты должен знать, что Стервятник жив и лишь приумножил свои силы.
— Старик, я никогда не пытался убить никакого Стервятника… Никогда!
— Возможно, — смиренно кивнул Мокено, еще сильнее запутав тоэха. — Ты не делал этого, но это сделал ты. Ты не захочешь драки, но будет поздно, и сделанный выбор предрешит дальнейшую судьбу.
— Ты обещал, что избавишь меня от словесной зауми, старик. Так постарайся не обманывать, ведь я не принес тебе ни даров, ни еды, — злость, копящаяся в душе Киоши, позволила ему пренебречь уважительным тоном и легкой опаской перед скрытыми способностями отшельника.
— Такова моя суть, ничего не поделать, — на лице Мокено опять появилась широкая и болезненная улыбка. Голова качнулась вперед, назад, снова вперед, будто готовая запрокинуться.
— Я не понимаю ни единого твоего слова!
— Не торопись, это бывает опасно. Поймешь, хоть и позже. Главное, не забудь наш разговор. Однако могу добавить: теперь я вижу, что ты раздобыл вещь, сила и важность которой и вправду велика.
— Я не раздобывал ее. Это родовой кулон, он достался мне после инициации. Отец вручил… незадолго перед смертью.
— Тогда ты чертовски рисковал, едва не отдав его в лапы Стервятнику.
— Если ты знаешь, в чем сила кулона… если ты догадался, о какой вещи я говорил… но при этом продолжаешь путать меня, отшельник, я ухожу…
— Нет, ты не уйдешь. Пока.
— …и кто такой, в конце концов, этот Стервятник?!
Киоши снова не смог подняться с кресла, при этом уже буквально физически не находя себе места в переполняющих голову словесных лабиринтах Мокено. Чувство собственного бессилия сначала вызвало в нем новый приступ ярости, а затем ощущение опустошенности.
— Кулон нужен тоэхам, — принялся рассуждать Мокено, не глядя на собеседника, но словно ожидая, что тот подхватит нить разговора. — Также его пытаются добыть мидзури, пусть и чужими руками. Может, ты знаешь, что он нужен кому-нибудь еще?
— Людям?!
Киоши презрительно фыркнул, недоумевая, как такая мысль вообще могла прийти отшельнику… и вдруг в горле встал ком, мешая дышать. Он расслабился, уже не пытаясь встать. Осознал, что молча смотрит в бездонные, как темно-синий океан, глаза старика. Едва слышно, одними губами юноша смог произнести:
— Они тоже ищут?
Мокено улыбнулся, но на этот раз предельно печально, как уставший веселить зрителей мим.
— Кулон принадлежит клану Мацусиро не первую эпоху, так откуда мне знать его силу? Это как раз твоя забота, юноша. Но если ты хочешь получить ответ на вторую половину своего вопроса, то Стервятник — это нынешний советник нашего хосадаку. Необычайно сильный демон, и я не знаю, где его нашел Кого. Или это он нашел Кого… Одно я знаю точно — Стервятник не мидзури.
Киоши сглотнул колючий комок.
— И не тоэх?
— Верно…
Тень пронеслась по зале, заставив пламя в светильниках затрепетать, а белоснежную птицу — тревожно вскрикнуть. Далекий раскат грома потряс гору, сверкающие карпы заметались в прозрачной воде. Ох, как же холодно стало в этот миг в пещере.
— Близятся тревожные времена, Киоши. Всегда на Кресте были те, кто желал продолжения войны, и сейчас они вновь набирают силы. Я не вижу всей глубины комбинаций, не знаю расположения фигур, не могу предсказать, кто тянет за нити. Я волен лишь предполагать, но это можешь делать и ты сам. Тех, кто жаждет свести счеты с демонами соседнего мира, хватает и на твоей родине, и на моей. Подумай над тем, что человеку никогда не увидеть Нитей. Ему лишь кажется, что сущности, подобные твоей или моей, черпают свое могущество прямо из воздуха. И он никогда не увидит их, если осознанно не станет к этому стремиться… Всегда. Всю жизнь. И даже после смерти. Поняв, о чем я говорю, ты сможешь увидеть цепи заговора, охватившего Крест.
Мокено выбил трубку о скрюченную ладонь, отложил на столик, привычным жестом сбросил невесомый серый пепел. Морщины на широком лбу отшельника пришли в движение — он хмурился. Казалось, разговор начал тяготить старика, а, возможно, и просто утомлять.