Киоши обессилено сполз на прохладную землю, пачкая колени в прелой листве. Не без труда встал, хрустя позвонками. Разминая затекшие конечности, направился к костру. Танара наблюдал, оставаясь настороже. Бывший пленник присел у огня, отхлебнув из почти опустевшей фляги.
— Итак, у тебя есть план? — Танара встал напротив, не отводя пальцев от рукояти кинжала.
— Забудем про случившееся. Ты, выполняя просьбу Конты, сопроводишь меня к подножью Буредды, — он поставил флягу на землю, плотно закрутив крышку. — Как понимаешь, на Мидзури ты — мой единственный знакомый, — юноша поморщился, когда Танара весьма красноречиво потер изрезанную щеку. — Если так, конечно, можно сказать.
— Ты странный малый, Киоши. Попавший в еще более странную историю. И, тем не менее, я снова не вижу причин, мешающих мне в исполнении просьбы Конты. Я дал слово, а ждать новой возможности вернуть долг не хочу.
Ощущая, как окаменевшие мышцы наполняются живым пламенем, Киоши медленно поднялся, протягивая когтистую лапу через всевидящий огонь.
— Приветствую тебя, Танара.
— Приветствую тебя, Киоши, — мидзури пожал его руку сильным, решительным движением.
Осторожно, недоверчиво они присматривались друг к другу. Теплая встреча, нечего сказать… Отныне Танара всегда будет подозревать подвох.
— Мы выступим утром, — сказал тот, пряча неловкость. Происходящее напоминало гротескную картину.
Стараясь лишний раз не поворачиваться спинами, они нарезали две охапки гибких пышных ветвей и приготовили подстилки. Пополнили запас дров. Улеглись по разные стороны огня, не отводя глаз.
В роще верещали животные, напоминающие земных мартышек. В темном небе промелькнул силуэт крупной хищной птицы. Холодало, ветер почти стих.
Над стоянкой стояла неприятная, тяжелая атмосфера, нарушаемая лишь короткими фразами. Бывшие противники, по очереди побывавшие в шкурах пленников и пленителей, искоса следили за каждым движением, прислушивались к окружившей полутьме. Ни тот, ни другой не держали под рукой ни одной Нити, но напряжение от этого не спадало.
Вдалеке, пронзая сочные облака пиками вспышек, началась гроза. Уснувший ветер рванул с новой силой, и Танара прочнее закрепил тент, подбросив в огонь побольше хвороста. Меча мидзури так и не снял.
Киоши долго ворочался, разглядывая проводника в полумраке темно-синей ночи.
Он не испытывал угрызений или неловкости от своего нападения на Танару — в аналогичной ситуации тот, скорее всего, поступил бы еще жестче. Но нелепость встречи все же оставила отпечаток на его совести, умалчивая о том, как быть дальше. Осознав, что вновь запутывается в предположениях и вопросах, тоэх приказал пасмурным мыслям отправиться вон. Дал усталости охватить тело, а уже через какое-то время спал, чутко и нервно, как охотничий пес.
Проснулся от легкого тычка веткой в бок и замер, готовый вскочить. Казалось, что прошло всего несколько мгновений, но чутье доказывало, что миновало не меньше семи земных часов.
— Если проснулся, вставай, — Танара сворачивал тент и собирал нехитрые пожитки. — Пора выступать.
Киоши рывком приподнялся, разминая плечи, встряхнулся по-собачьи. В небе по-прежнему плыли фиолетовые шары солнц, ничуть не посветлело. Дождевой фронт так и не дошел до их стоянки, но ветер завывал еще сильнее, чем прежде. Стаи жухлых листьев летели по воздуху.
— Как скоро здесь рассветет? — к своему неудовольствию, тоэх не почувствовал себя отдохнувшим.
— Если мерить земными категориями, через трое с половиной суток. Продолжается время Сумеречных Солнц.
— Сколько спали?
— Тебя устраивает земная мера времени?
— Вполне, я уже давно живу в колонии.
— Тогда, — проводник задумался, что-то подсчитывая, — чуть больше шести часов.
Он раскидал костровище, аккуратно прикрыв его отложенным в сторону дерном.
— Как насчет завтрака?
— Перекусим в поселке, — Танара закинул за спину мешок, поправил меч. — Здесь в долине есть деревня, там неплохая корчма. Готов? Тогда идем.
Проводник в последний раз внимательно осмотрел место стоянки, и Киоши невольно поразился изменениям, которые произошли с ленивым котом. Сейчас перед ним стоял настоящий воин, собранный и готовый к долгому походу, носящий за спиной меч не только ради красы. Танара кивнул и, не оборачиваясь, пошел вниз по тропе. Юноша поспешил за ним, стараясь попадать в ритм.
Какое-то время шли перелесками, где золотая с синими прожилками листва опадала на землю, навевая воспоминания о далекой земной осени и отточенном, словно бритва, кинжале Танары.
Присев на острых камнях шустрого ручья, умылись. Мидзури — бережно омывая лицо, сопровождая каждое движение шевелением губ, тоэх — разбрасывая брызги и шумно отфыркиваясь.
За привязанную к запястью веревочку, Танара извлек из-под левого рукава крохотный костяной полумесяц, изрезанный мелкими строчками. Опустил в воду. Киоши не отвлекал, наблюдая за подпрыгивающим в волнах амулетом. Выждав несколько секунд, чародей спрятал полумесяц обратно, заправил ремешок и, сбросив с плеча флягу, быстро наполнил ее, полностью утопив. Деловито закрутил крышку, отряхнул мокрую жесть, привесил за спиной. Молча встал и двинулся от ручья.
В усмешке кривя губы, Киоши поспешил следом. На его родине даже ребенок смог бы определить чистоту воды, не прибегая к помощи заклятых побрякушек…
Большую часть времени мидзури молчал, что вполне устраивало обоих. Неловкость никуда не делась, лишь отступила, размытая ночевкой, и к беседам все еще не располагала. Неприятных ощущений добавляло поведение проводника, местами высокомерное, местами безучастное.
Тоэх вообще считал колдунов выскочками, на любую другую расу взирающих сверху вниз, а наблюдение за Танарой лишь укрепляло картину. Не будучи искушен в психологии, юноша не мог рассмотреть, что за непроницаемой маской равнодушия проводник старательно прячет собственные чувства, пребывавшие в полнейшем смятении…
Путники пересекли еще несколько звонких ручьев, спустившись в просторную низину, покрытую шарообразным кустарником. На дальнем краю долины, где встреченные по пути ручьи впадали в ленивую реку, в воздух поднимались дымки.
Как уже убедился тоэх, окружающий пейзаж действительно напоминал земной, за редкими, не сразу заметными различиями. Двигаясь по полю, поросшему высокой желтой травой, они устремились к деревне.
Каменная дорога, на которую путники поднялись из жесткой травы, прямиком упиралась в ворота поселения. В старые, покосившиеся ворота, никогда не закрывавшие подгнивших створок. В разные стороны от входа в деревню разбегалась невысокая стена, сложенная из светлого известняка. Блеклая вывеска прихлопывала по столбу в усиливающихся порывах ветра, мелодично скрипя цепями.
По главной и единственной улице плавно перемещались местные жители, сонные и неактивные в это время солнц. Все — и дома, и жители, и скотина, было донельзя медленным и старым, ленивым в своем ветшании и старении, и столь же неспешным в самосозерцании.
Танара уверенно вошел в деревню, двумя проулками выведя их к корчме. Та оказалась большим, пожалуй, самым крупным строением в поселке, покрытом коричневой, местами облупившейся краской.
Стараясь сопоставить иероглифы надписи с родными аналогами и скудными знаниями письма Мидзури, тоэх все же прочел неприхотливое название — «Корчма Сондза». Что такое Сондза, он, разумеется, не знал. С равной вероятностью это могло оказаться как названием деревни, так и именем хозяина.
Два этажа таверны, по совместительству выполнявшей роль постоялого двора, побивали рекорд высоты среди окружающих построек. Было очевидно, что демоны, населяющие деревню, не склонны к уюту или постижению архитектурных вершин — улицы пестрели закрытыми, по большей части заколоченными окнами.
С углов глинобитных домов обваливалась штукатурка, крыши с отломанными коньками изгибов на углах неудержимо косились. Многие строения даже не были закончены, демонстрируя сваленные в гору доски и нелепо торчащие из стен обрывки Нитей.
Вокруг таверны, окольцовывая здание, возлегал огромный пепельно-розовый червь, голова и хвост которого терялись за углами. Посетители, давно привыкшие к его присутствию, поднимались на крытую веранду, уставленную столиками, прямо по его спине.