Выбрать главу

В семье Кошелевых Маша, пожалуй, больше всех уважала отца. Ей казалось, что тятька чем-то незаслуженно обижен, она втайне жалела его и, когда Василий изредка приходил в деревню, ласкалась к нему, доверяла свои маленькие детские секреты и обиды на Кольку и на мать. А в дни, когда неясная печаль трогала детское сердце, Маша выходила на большак, слушала, прижавшись ухом к телеграфному столбу, как бранчливо гудят провода, и серьезно смотрела кукле в пуговичные глаза: «Добежала бы ты, Надюша, до города. Ножки у тебя молоденькие, глазки востренькие».

После обеда Василий с детьми отправился на станцию, к поезду. Перед уходом Колька написал матери записку: они с Машей уехали к отцу в гости.

Василий прочитал, усмехнулся и сделал приписку:

«Марина! Дети уехали со мной. — Слова „со мной“ он жирно подчеркнул. — Выбирай. Или живи одна без детей, или приезжай к нам в город.

Василий».

* * *

Кошелев приехал с детьми в город поздно вечером.

Его встретила квартирная хозяйка, женщина грузная и до крайности любопытная. Имела она привычку обходить человека кругом и заглядывать ему в глаза.

— С семейством вас, Василий Иванович, с домочадцами, — приветствовала его хозяйка и ласково ущипнула Машу за щеку. — Теперь поди и супружницу ждать недолго.

— Теперь недолго, — ответил Василий.

Спать Кольку и Машу он устроил на кровати, а сам лег на полу. Кровать была двуспальная, высокая, на колесиках. Ее уступила Василию сердобольная хозяйка в тот день, когда он снял у нее комнату: «Почивайте, сердце мое. Кровать веселая, старинная!»

От малейшего прикосновения в ней назойливо стонали пружины и, словно колокольцы на бубне, звенели разболтанные никелированные шары и трубки.

Утром Василий поднялся рано, быстро оделся и не успел взять портфель, как вдруг заметил острый подозрительный взгляд Кольки.

— А когда Ивана Грозного смотреть пойдем?

— Успеется! Ты спи, отдыхай, в гостях всегда спать полагается.

И отец ушел на работу.

В первый же день Колька показал Маше все известные ему городские достопримечательности: базарные весы, качели, тележку мороженщицы, но дальше базарной площади идти не решился — уж очень воинственно были настроены городские мальчишки. Даже Колькина милицейская фуражка не произвела на них впечатления.

Во дворе Колька познакомился с сыном квартирной хозяйки и даже начал помогать ему красить клетку для кроликов. Но пухлый, с ямочками на щеках Витька, неосторожно повернувшись, опрокинул банку с краской и обиженно закричал на Кольку:

— Из-за тебя все, колхозник!

Колька мазнул Витьку по щеке краской и убежал в комнату. Стало скучно. Вечер почему-то запаздывал. Казалось, даже солнце в городе двигалось ленивее, чем в деревне.

Отец вернулся поздно и в коридорчике за дверью принялся готовить на керосинке обед.

Колька напомнил ему про кино.

— А мы завтра сходим, — ответил отец. — Не убежит твое кино…

На другой и на третий день повторилось то же самое: отец возвращался из конторы поздно, ссылаясь на усталость, обещал вознаградить за все в выходной день. Колька хмурился.

Только Маша была довольна городом. Ей все здесь пришлось по душе. И подружки во дворе, научившие ее играть в «домики» и прыгать через веревочку, и множество подвод на улицах, и даже тятькина кровать, высокая и звонкая.

В первый же день по приезде в город Маша нарисовала угольком на стене черную палочку.

— Это трудодень! — объяснила она отцу. — Ну, чей, чей, — понятное дело, не мой. Я маленькая, мне трудовые дни не полагаются. А ты большой, да не колхозный. Тебе тоже не полагается. Мамкин трудодень. Я дома ей всегда на стене записывала и здесь буду…

Василий усмехнулся, но ничего не сказал.

Со дня на день он ждал приезда Марины. Вот войдет она в комнату, сначала, конечно, будет спорить, обижаться, а потом увидит, как прижились к нему Колька с Машей, и ей ничего не останется, как смириться.

По утрам Василий шел на базар или к железнодорожному переезду, через который обычно въезжали в город березовские колхозники, и долго пропускал мимо себя нагруженные всякой всячиной подводы. Но Марины не было.

«Врешь, приедешь! — с раздражением думал Василий. — Дети-то у меня. А без них не проживешь, потянет…»

Утром Колька проснулся от веселого звона и треньканья пружин. Маша, крепко прижимая к себе куклу, подпрыгивала на кровати: «Но-но, соколики!» Верно, ей казалось, что она мчится с Надькой на лихой тройке с колокольчиками.

Колька сердито столкнул сестру с кровати:

— Брысь!.. Ты зачем сюда приехала?

— Вот еще спрос какой, — обиделась Маша. — В гости приехала, отдыхать.

— В гости, глодать кости, — передразнил ее Колька. — Ничего ты не понимаешь, малявка… Тятька-то обманул нас. Наобещал всего с три короба, а ничего не показывает…

— Он покажет… Ты обожди.

— Некогда мне ждать. Мне домой пора. И так четыре дня без пользы прошло.

В дверь заглянула квартирная хозяйка и показала ребятам, что оставил им отец на завтрак.

Маша вышла в коридор умываться. Хозяйка угостила девочку карамелькой в свинцовой бумажке и погладила по льняным волосам.

— Ну что, беленькая, не едет ваша мамка?

— Мамке недосуг, она сено косит. Ей нельзя по гостям, — ответила Маша, прилаживая к зубам свинцовую бумажку из-под карамельки.

— А который тятька лучше, беленькая? Василий Иванович или тот, что в деревне остался? Тот, наверное, молодой, красивый?

— Какой тот? — удивленно подняла голову Маша. — Тятька у нас один… Василий Иванович.

— А другой-то тятька деньги вам дает? На гостинцы тебе, на платья?.. — допытывалась хозяйка, глядя на Машу жалостливыми глазами.

Маша покраснела, уронила свинцовую бумажку и убежала в комнату.

— Чего она меня про какого-то второго тятьку спрашивает? — пожаловалась она брату. — Тятька у нас один, все знают. Ты скажи ей, Колька… Только он больной, ему в городе жить надо.

— Больной, да не той стороной, — невесело усмехнулся Колька и задумался.

Вечером он твердо заявил отцу, что ему пора домой: ребята в деревне, наверное, уже ходят в рощу за грибами, и незачем ему бездельничать в городе.

Отец нахмурился:

— А здесь чем не дом? Живи, привыкай… Скоро мать приедет.

— Не приедет она, лучше не жди, — вырвалось у мальчика.

— А ты помолчи! Чересчур много понимать стал… Умник! — прикрикнул отец и, покосившись на Машу, приказал ей ложиться спать.