– Ну, ничего себе, – я аж присвистнула от удивления, как-то не по-человечески это, – а бабка Ага говорила, мол, люди в Выселках добрые, дружные и дед твой, Лола, как сыр в масле катается… Врала, значит…
– Да, нет… не врала… не бросили меня, и на том спасибо…
Кружку мне принесли соседские ребятишки. Пришлось выйти на крыльцо и покричать во все горло, мимоходом отметив, что голос как-то очень быстро вернулся, созывая пострелят. Глиняная, старая и щербатая, она тем не менее исправно держала в себе молоко, несмотря на огромную трещину, проходившую через все донышко. Пока дед, обедал, я осмотрела, что же мне досталось вместе с моей внезапно появившейся семьей…
Изба у деда была совсем небольшая, но справная. Крыша из камыша не протекала, в щели между бревнами не дуло. Дед сказал, что бабка всего за несколько дней до смерти созывала односельчан на помощь, чтобы перекрыть крышу, так что еще на год-два ее хватит.
Одна комнатка с двумя деревянными кроватями, одна даже без постели, и полати под потолком для всей остальной семьи; большой и совершенно пустой сундук, на котором стоял битый глиняный горшок с букетом полевых цветов, их принесла девочка-соседка; давно не белёная печь, занимавшая почти полдома, и крошечная кухонка с пустыми пыльными полками вдоль стен, узкими лавками и обеденным столом прямо напротив входной двери – вот и вся обстановка. Небогато, но жить можно.
А еще у меня было смутное ощущение, что чего-то в доме не хватает… мой взгляд то и дело касался переднего угла в избе, но там ничего не было. Угол, как угол… как и все остальные в этой бревенчатой избушке.
Вход в дом проходил через маленькие сени с крошечным теплым чуланчиком, в котором углом стояли два таких же больших сундука, как и в комнате. И эти сундуки тоже были девственно пусты, только в углу одного скорбно лежал высохший трупик умершей с голоду мыши… м-да… совсем небогато… хотя, судя по объему и количеству сундуков, наличию железных, а не ременных, петель на их крышках, были времена, когда этот дом был полной чашей… Но сейчас мне придется начинать с нуля… я вздохнула и пошла смотреть дальше.
Во дворе я нашла навес, который использовался скорее всего как летняя кухня, потому что посреди был сложен очаг, теплый и сухой сарай с тремя клетушками, амбар, в котором когда-то хранили зерно, но сейчас там лежала только пыль, птичник, его я узнала по насестам сделанным вдоль одной из стен, и довольно большой огород, заросший бурьяном…
Но кроме самих строений, ничего не было. Ни лопат, ни грабель, ни ведер… мне даже воды из колодца, который оказался в огороде один на две семьи, не принести, чтобы помыть полы в избе…
– Лолаги! – отвлек меня от совсем невеселых размышлений знакомый женский голос. Я вылезла из чулана, возле ворот, во дворе стояла та самая женщина, которая нашла меня на дороге, – Лолаги! – заорала она снова, вероятно, не заметив мою голову в выцветшем красном платке.
– Доброго дня, – крикнула я доброжелательно, желая поблагодарить тетку за спасение. Но она равнодушно, одними губами улыбнулась в ответ и, кивнув на выход, позвала:
– Пойдем…
Рассудив, что вряд ли меня спасли, чтобы причинить вред, я пошла за теткой.
Дом моего деда стоял на краю деревни со стороны дороги. Если бы я шла пешком, то пришлось бы идти через все поселение, но сейчас я впервые шагала по деревне, с любопытством глядя вокруг. Деревенька оказалась довольно небольшая по моим меркам, домов двадцать. И не богатая. Большинство домов ничем не отличались от нашего и соседского. Но все дома, и наши в том числе, снаружи были обильно украшены деревянным резным кружевом, и походили на музей под открытым небом, на шедевры деревянного зодчества, но никак не на дома в обычной глухой деревни.
А вот дом старосты, именно туда меня привели, вообще, был двухэтажный, да еще и, похоже, с жилой мансардой…
Но во двор мы не зашли. Старостиха, она так и не представилась, повела меня в огород, с бесконечно длинными грядками, на которых уже вовсю росли и лук, и чеснок, и морковка…
– Вот, смотри, – она подвела меня к грядкам с луком, – ты будешь полоть. Вот эти ростки оставляешь, а все остальное выдергиваешь и складываешь на тропинку, – она ловко выщипала пучок сорняков и бросила на дорожку, – прополешь все, – махнула она рукой, обозначая три бесконечные грядки, – я дам тебе еды на ужин… У нас здесь не гарем, кормить тебя за… просто так никто не будет.
Добавила она и, прежде чем я смогла что-то возразить, опешив от подобной грубости, ушла, оставив меня в огороде одну.
Сначала я хотела плюнуть на все и уйти. Еще не хватало, чтобы я батрачила за еду. Но с другой стороны… а какой у меня вариант есть еще? Кушать-то хочется и желательно три раза в день, и не только мне, но и деду. Объедать соседку, у которой семеро по лавкам, я не могу… совесть не позволяет. И пока я не придумаю, как жить дальше… придется полоть проклятые старостихины грядки.