-- А-а, чего о ней рассказывать, Георге! Разве это жизнь?
2
Дед Александру, Василе Бокулей, рано потерял отца: его убили турецкие янычары во время своего владычества в Румынии. Молодой Василе пошел батрачить к известному во всем жудеце* кулаку Патрану. Батрачил пять лет, пока не переполнилась чаша терпения. Потом сбежал от жадного и жестокого кулака, и бог знает, как пошла бы его жизнь, если бы в стране не вспыхнуло восстание против турецкого гнета и бояр. Василе добрался до повстанцев и вступил в войско Тудора Владимиреску**. После поражения восстания стал гайдуком***, бродил по лесам, совершал набеги на боярские усадьбы, распевал разгульные гайдуцкие песни. Одну сейчас, выпив с горя цуйки и охмелев, часто поет его внук:
Три гвоздики, лист зеленый.
Там, в корчме, под горным склоном
Пьет Богян и пьет Беган,
Вместе с ними -- брат Стоян ****
"Пей, Богян, да не хмелей,
заряди ружье верней!"
"Не хмельно мне то вино,
А ружье заряжено.
Сядь, красавица, со мной,
Будешь ты моей женой!
Пусть враги кругом следят -
Все равно не углядят.
Солнце нас пускай венчает.
Звезды к дому провожают".
Были среди гайдуков и грамотные люди -- у них жадно учился упрямый и умный мужик Василе Бокулей. По ночам пробирался в родное село -- манили его сюда черные девичьи очи. При одной такой встрече схватилa его полиция. Много лет просидел в тюрьме, потом как ни в чем не бывало, бородатый и суровый, вернулся а Гарманешти. Дождалась, не изменила ему любимая. Отец невесты был хоть и бедным крестьянином, но имел свой дом, коровенку, пару овец и одного вола. Когда у Василе родился сын, тестя уже не было в живых.
* Жудец -- уезд (рум.).
** Тудор Владимиреску -- румынский революционер, руководитель восстания в 1821 году.
*** Гайдуки -- бежавшие в леса и горы люди, которые в знак своего протеста против существующего строя по-своему чинили суд в расправу над богатыми, защищая всех угнетенных и обездоленных.
****Богян, Беган и Стоян -- гайдуки.
Так Василе стал хозяином в доме. У него родились еще два сына и две дочери. Семья прибавлялась, но не прибавлялось земли. Пришлось работать на бояр. Припоминая ему гайдуцкие годы, боярин поучал:
-- Тот найдет бога на небесах, кто изберет себе его на земле, запомни это, Василе! Руку, которую ты можешь укусить, лучше лизать, чем плевать на нее. Так-то...
Слушая боярина, Василе хмурился. Тяжкие думы теснились в неспокойном сердце бывшего гайдука.
И вот в Румынии вновь нашелся человек, который поднял знамя Тудора Владимиреску. По стране разнесся его пламенный клич: "От императоров, господарей и бояр народы могут получить лишь то, что они вырвут у них силой... Изучая историю нашей родины в течение долгого времени, мы убедились, что всеми своими несчастьями и страданиями страна обязана эгоизму, подлости, жадности и трусости боярства". И народ услышал слова Николая Бэлческу*. Началась революция, которая, однако, не была доведена до конца. Преданный соглашателями, Бэлческу вынужден был бежать за границу. В Бухаресте к власти пришло реформистское правительство. Напуганное мощным движением крестьянства, правительство это вынуждено было лавировать. Оно создало комиссию по вопросам собственности. В середине лета 1848 года, в разгар уборки урожая, созвали эту комиссию члены реформистского правительства. Официально задачей комиссии, составленной на паритетных началах от крестьян и помещиков, была подготовка проекта решения Учредительного собрания по аграрному вопросу. Негласная же роль комиссии, то есть ее фактическая задача, заключалась в том, чтобы как можно хитрее и как можно бессовестнее обмануть крестьян.
* Николай Бэлческу -- руководитель румынской революции 1848 года.
Василе Бокулея, как самого грамотного из крестьян, послали делегатом от села Гарманешти. Долго готовился бородатый мужик к выступлению в комиссии. Ночи напролет просиживал под густыми ветками черешни, возле своей лачуги, обдумывая слова, которые он скажет. Ему предоставили слово сразу же за боярином Штенбергом. Показывая помещикам свои огромные жилистые черные руки, Василе Бокулей глухо произнес:
-- Вы видите эти покрытые мозолями руки? Они создают богатства страны. Золото и серебро не падают вам с неба: вы получаете их из наших хижин. Мы, крестьяне, отдаем все, а сами не получаем ничего. Только из среды крестьян вербуют солдат. Это -- тяжелое бремя, а наградой за все это служит лишь хозяйский кнут. И разве не грешно перед людьми и богом после стольких жертв с нашей стороны считать нас чужими и бродягами на нашей же земле?..
Боярин Штенберг, растрогавшись словами Бокулея, в ответ заявил:
-- И я превращал вас в рабов, бил вас, раздевал вас... Несправедливо забирал у вас все, потому что я был молод и жаден... Тридцать шесть лет вы проклинали меня. Теперь я каюсь и отдаю вам все обратно. Простите меня, братья!..
Вернувшись в свое имение, Штенберг выпорол крестьянина, осмелившегося намекнуть барину о сказанном в комиссии. Жестоко поплатился за свои слова Василе Бокулей. Слуги боярина Штенберга втолкнули его в псарню, и стая борзых в минуту растерзали крестьянина в клочья. Наследником его скудного хозяйства остался отец Георге, Александру Бокулей, младший из трех братьев.
Так же как и его предки, Александру Бокулей думал только об одном: как бы собрать со своей полоски побольше кукурузы. Но чем больше он желал, тем меньше давала ему обеспложенная земля. А кукуруза даже снилась Александру, золотым ручьем текла... Перед глазами вырастал высокий ворох, крестьянин падал на него и пьянел, прятал лицо в душной теплоте зерна, плакал от радости... Но каким горьким было пробуждение!.. Возле постели уже стояла жена. И опять спрашивала одно и то же:
-- Кукурузы осталось несколько котелков, Александру. Что будем делать: сохраним на семена или смелем?..
Он кричал на нее, будто она была виновата в том, что осталось несколько котелков. А потом говорил:
-- Размалывай и корми детей. Не помирать же им с голоду, -- и, нахлобучив до самых глаз белую баранью шапку, отправлялся к Патрану просить семян. Тот давал. Но Патрану не был лиходеем своему добру: он брал с должников проценты, а чаще заставлял их отрабатывать долг. Александру Бокулей охотнее шел на последнее: сил и времени у него было не так уж много, но они все-таки были, а кукурузы он не имел вовсе.