Выбрать главу

Савелий слушал песенку дровней и снега и улыбался. Ему казалось, что песенка эта о том, как славно он и Сонечка заживут в новом доме назло Игнату и Варваре. От этих мыслей Савелий повеселел.

Как-то незаметно подъехали к лесу.

Удивительно красив сосновый бор зимой! Не успеешь еще приблизиться к опушке, а навстречу, все в снегу, выбегают стройные сосенки, всем своим видом зазывая в лес. А он, напряженно устремившись ввысь каждым стволом и веткой, стоит тихо и неподвижно — то ли дремлет, то ли думу думает. Но вот налетел ветерок, и высоко в вершинах возникло слабое движение: зашевелилась, зашелестела хвоя, упруго качнулись красные стволы, ткнулась в снег шишка с крохотной колючей веточкой, отшелушилась и взвилась по ветру тоненькая, как папиросная бумага, золотистая кожица, словно невзначай скрипнуло где-то надломленное дерево, — и снова глубокая, покойная тишина.

Когда въехали в глубину бора, сделалось темнее и заметно потеплело. Тонко запахло хвоей, корой, прихваченной морозцем, недавно срубленным деревом, нетронутым снегом и еще чем-то лесным, неуловимо знакомым и приятным. Лошади зафыркали, замотали головами и пошли тише, наслаждаясь лесной свежестью и необычайной тишиной.

Откинув воротник и распахнув полы тулупа, Игнат, похожий на большого разнежившегося кота, неожиданно замурлыкал какой-то непонятный напев, а Перчонком овладело необычайное волнение. Здесь, в лесу, он вдруг почувствовал себя самым счастливым человеком и, не зная, как излить это счастье, так и прорывавшееся на волю, подпрыгивал на дровнях, смеялся, визжал и, засунув в рот два пальца, свистел так, что отдавалось в стволах сосен и встревоженные дятлы разлетались прочь.

Увидев на поляне старую замшелую сосну, неохватный ствол которой уходил куда-то под облака, а под плотной заснеженной кроной, как под крышей, приютилось целое семейство молодых елок, он на минуту застыл с открытым ртом и остановившимися глазами и, наконец, вымолвил с детским изумлением:

— Эх, ай-яй… Вот это да!.. Смотри, братка, какая красота!

Игнат закинул голову и, поразмыслив, сказал:

— Н-да, велика лесина. Тес из такого бревна хорош.

— Шишек-то что на ней, шишек-то! — радовался Перчонок. — Ее, видать, на племя оставили, на развод.

— Дались тебе эти шишки, — оборвал Игнат. — Я вот думаю: цел ли лесок-то наш? Ишь, кругом следы, видать, кто-то тут озоровал.

И действительно, когда братья приехали на колхозную делянку, там уже не было ни одного нетронутого штабеля.

— Руки бы напрочь отрубить таким, ворюгам! — кричал Игнат, остукивая бревна топором. — Да тут на баню и то не хватит.

— А как же изба? — сразу так и угас Перчонок.

— Из чего ты построишь избу, уж не из этих ли жердей? — сердито ответил Игнат и пуще прежнего стал браниться, прихватив между прочим и председателя, который для своих колхозников будто бы сучка жалеет, а ворюгам да пиратам всю делянку отдал на разграбление.

И чем искреннее был гнев Игната, тем жаднее разгорались его глаза. Сбросив с себя тулуп и полушубок, он ворочал дубовой вагой бревна, словно это и в самом деле были простые жерди. Пока Перчонок ковырялся с одним бревнышком, Игнат успевал навалить два порядочных бревна.

Вскоре он уже свалил один воз на опушке близ дороги и уже накладывал второй.

— Но-о, ты, холера! — спустя некоторое время кричал он на мерина, безуспешно силившегося тронуть с места перегруженные дровни, и в сердцах ударил лошадь вагой по хребту.

То ли от удара, то ли от усилий мерин весь как-то съежился, разом наддал, дровни скрипнули, под полозьями затрещал валежник и гнилые пни.

— Давай, давай, давай! — кричал Игнат, будто леший.

— Смотри, братка, надорвешь лошадь-то, — сказал Перчонок, обгоняя брата с полувозком слег.

Мельком глянув на его поклажу, Игнат ответил очень серьезным голосом:

— Гляди, свою не надорви.

Перчонок, не уловивший насмешки, начал расхваливать Боярыню, которая, по его словам, перетянет тягача и уж, конечно, вывезет любой воз.

— Надо же! — очень натурально изумился Игнат. — Любой воз?

Перчонок заметил, что на районных испытаниях она провезла пятнадцать тонн, но Игнат, хотя и знал об этом, сказал, что не поверит до тех пор, пока не испытает сам. Отказать в такой момент — значит сдаться, и Перчонок передал вожжи брату.