Выбрать главу

Неожиданно из-за лесочка выползли вражеские танки. Кажется, их было много, но Жихареву запомнился только самый ближний. Взблескивая высветленными гусеницами и поводя во все стороны длинным пушечным стволом со змеиной пастью надульника, танк стремительно наползал на Жихарева. Оглохший от рева и пальбы, задыхающийся от пыли, взбитой гусеницами, Жихарев молча ждал, закусив конец трофейной сигареты.

Танк гремел, раскидывая глину с покинутых укрытий, и от него несло железом и выхлопными газами. Жихареву захотелось зарыться в землю, закрыть глаза. Но в правой руке как бы сама собою очутилась связка гранат — четыре по бокам и одна внутри.

И вот он приподнялся, закинул руку. Но в это самое мгновение что-то сильно, так что зазвенело в ушах, ударило его в лицо, обожгло ключицу, а в кроне сосны словно бы сверкнула молния.

«Снайпер», — равнодушно, как о чем-то крайне незначительном, подумал он про себя. Было ясно, что снайпер сидит на дереве и может снова выстрелить, но и об этом подумалось как-то нехотя — все мысли были вокруг связки гранат и танка, который надо было остановить. Вложив всю свою, силу в этот единственный бросок, он метнул связку со всего плеча. И вдруг с ужасом почувствовал, что рука не послушалась его. Больше он ничего не помнил…

В полевом госпитале под обстрелом противника из груди и предплечья Жихарева вынули с десяток мелких гранатных осколков, которые, по счастью, засели близко под кожей — спасла шинельная скатка. Раны на щеке и под ключицей тоже были признаны осколочными. А когда Жихарев заметил, что его ранил немецкий снайпер, врач сказал, с сомнением покачивая головой, что если это так, то пуля прошла навылет и обе эти раны не опасны. Они и в самом деле затянулись очень быстро, много быстрей осколочных. Остался только бугорок на скуле да красноватый следок на шее над ключицей.

И вот теперь, через три с лишним года, Жихарев почувствовал почти физически, как она ударила ему в скулу, скользнула и ушла в грудную полость…

Долго Жихарев подкидывал пулю на большой, жесткой от топора ладони, точно пытаясь взвесить все то несчастье, которое принесла она ему и всему миру. В избе топилась печка, сухие дрова потрескивали и стреляли искрами.

— Все! Капут тебе, проклятая! — крикнул Жихарев и хотел уже бросить пулю в огонь, да вдруг подумал: пусть сперва посмотрят на нее, злодейку, люди. Подивившись, покачавши головами, повздыхав, люди посоветовали оставить ее на память. Места-де не пролежит, а внукам в свое время будет интересно. Понял Жихарев, что правы люди, и велел Анне спрятать ее куда-нибудь подальше. Осторожно, будто опасаясь, как бы не случилось от нее какой-нибудь новой беды, Анна положила пулю в ту заветную коробочку из-под халвы, где хранились мужнины медали.

Она и теперь там лежит.

А солдат Жихарев по-прежнему работает в колхозе «Гром революции» бригадиром по плотничной части. Он здоров, крепок и за пятнадцать лет почти не изменился, разве что помолодел.

Сколько домов построил Филат Жихарев за эти годы, и каких домов! Всякий, кому случалось пройти или проехать вдоль Гужовки, непременно залюбуется кружевной вязью резьбы на карнизах и наличниках, а иной завистливо вздохнет:

— Н-да, красиво живут люди!

По резьбе и особому изяществу отделки узнают и пятистенок самого Филата. Жихарев поставил дом на каменном фундаменте из вековых кондовых сосен, по всей видимости, собираясь жить долго.

ОНА РОДИЛАСЬ В ЛЕНИНГРАДЕ

Женщина стоит на постаменте, чуть наклонясь вперед. В руках у нее — большой венок. Лицо — печально, скорбно. Губы сжаты, но мне кажется, что она тихо-тихо произносит:

Здесь лежат ленинградцы… Никто не забыт, и ничто не забыто…

«Никто не забыт, и ничто не забыто», — невольно повторяю я и вспоминаю нашу учительницу. Она родилась в Ленинграде. В суровую годину отдала ему здоровье, силы. Но не над ней склоняет мать-Родина свой бронзовый венок. Она лежит у нас, в Осинках, на старом деревенском кладбище. Нет над ней ни креста, ни камня, ни надписи. Только заросший холмик да куст сирени…

Появилась она у нас в деревне зимой сорок второго года. Я хорошо помню, как она пришла, хотя с тех пор минуло уже более двадцати лет. Мы, ребятишки, стояли тогда на школьном крыльце и смотрели в поле. Там что-то медленно передвигалось. То ли какой-то белый зверь, то ли большой ком снега.