— Чего надо?
— Братка! Ты?
— Перчонок? — спросил куст голосом Игната. — Ты чего?
— Вернулся вот… Может, мол, какая помощь нужна?
— Поздно…
— Что? Волки? Боярыню? — У Перчонка больно сдавило горло.
Игнат не ответил.
Перчонок ударил вожжой по мерину и спрыгнул у самого куста. Но то, что издали казалось кустом, вблизи неожиданно превратилось в дровни с возом, в человека и лошадь.
Лошадь лежала в глубоком снегу, подогнув под себя ноги и вытянув странно тонкую шею с огромной головой. Над ней стоял Игнат с вагой в руках. Глаза его блестели в темноте.
Перехватив взгляд Перчонка, остановившийся на этой ваге, Игнат сказал, что он приготовился сваливать ею бревна.
— А что же ты раньше-то?.. Эх, братка, братка…
— Да разве я знал… Все везла, а тут упала и не встает…
— Боярыня, Боярынька, — подскочил к лошади Перчонок. — Что ты это? А ну-ка встанем давай, а?
Услышав его голос, лошадь зашевелилась и попыталась было встать, но в горле у нее что-то заклокотало, и она судорожно тряхнула шеей, как будто бы давясь.
— Руби гужи! — крикнул Перчонок брату, но тот лишь безнадежно махнул рукой. Два-три удара топором, и Перчонок освободил лошадь от упряжи. — Ну, Боярушка, ну… Ну же, родная…
Лошадь медленно встала на колени, медленно выпрямила задние ноги, но вдруг закачалась и с глухим стоном рухнула на бок. Минуты две она лежала неподвижно, беспомощно вытянув ноги, потом глубоко и трудно вздохнула и зашевелила ушами и хвостом.
Перчонок гладил ей холку, перебирал пальцами спутанную гриву и приговаривал ласково и ободряюще:
— Боярыня… Боярынька… Боярушка…
Лошадь судорожно сучила ногами, загребая копытами снег и путаясь в изорванной сбруе. Огромная голова ее тяжело билась о дугу.
— Зря ты над ней воркуешь — кончается… — проскрипел Игнат. — Кабы знал, ни за что бы не связался с этой животиной…
— Что ты с ней сделал? — закричал Перчонок, подскакивая к брату.
— Ничего я с ней не делал… Верно, подыхать время подоспело, — глухо обронил тот.
— Домой ее надо… Она выживет… Я ее выхожу… — пробормотал Перчонок и опять бросился к лошади.
— Пустое дело… Все одно издохнет, — сказал Игнат все тем же скрипучим голосом. — Давай-ка спустим ее в овраг: волки, мол, загрызли. Двоим нам поверят. Ну что ты на меня уставился? Дело говорю!..
— В овраг?.. Живую?.. — спросил Перчонок, продолжая всматриваться в лицо брата.
— Подохнет… Один черт, где ей подыхать. Да не лупи ты, дурья башка, на меня свои гляделки!
— Живую?.. В овраг?.. — переспросил Перчонок, не отводя глаз, и в темноте лицо брата казалось ему личиной какого-то страшного и непонятного чудовища. — Догадывался я, братка, что нехороший ты человек, но не думал, что ты такой зверюга!
— Ого! — деревянно засмеялся Игнат. — А ну, что еще скажешь?
— Шкурник ты, живодер! — сказал Перчонок.
Игнат крякнул и голосом, в котором дрожала сдерживаемая ярость, спросил:
— Все сказал?
— Это ты ее сгубил, ты! — закричал Перчонок, наскакивая на брата, как воробей на ястреба.
— Я. Вот этой самой дубиной, — сказал Игнат и потряс перед братом тяжелой вагой. — Тебя бы надо дубьем попотчевать, да попалась дура лошадь. Не хочешь ли, брательничек, отведать, каково дубье на вкус?
С неожиданной силой Перчонок выхватил из рук Игната палку и закинул далеко в овраг.
— Врешь! Тебе это даром не пройдет! — кричал он гневно. — Ты ответишь за лошадь!
— Ну нет, — сказал Игнат с деревянным смешком, — отвечать будешь ты. Лошадь твоя, ты и ответишь.
Задыхаясь от гнева и ненависти, Перчонок твердил:
— Вон ты какой! Вон ты какой! — и все наскакивал на брата.
— Да уж такой! — горделиво сказал Игнат. — А коли не хочешь отвечать за лошадь, слушай, что говорю: в овраг ее — и концы в воду. Волки свое дело сделают.
— Сам ты волк! Но постой, я тебе клыки обломаю!
Перчонок вскочил на дровни и ударил по лошади, но Игнат уже держал мерина под уздцы.
— У меня только пикни: пристукну, как эту клячу! — сказал он, по-волчьи ощерив зубы и пнув сапогом Боярыню.
Перчонок рванул полы плаща и ватника, разодрал рубаху и закричал, срывая голос:
— На!.. Убивай!.. Гадина!..
Огромный кулак Игната гирей обрушился на голову Перчонка. И, когда тот упал, тяжелые сапоги замолотили по его телу. При каждом ударе Игнат хрипло приговаривал:
— Это тебе за гадину. Это — за живодера. Это — за зверюгу…
Как только Перчонок утих и тело его обмякло, Игнат дрожащими руками повернул мерина, вскочил на дровни и страшно заскрежетал зубами. Обезумевшая лошадь понеслась широкими машками.