И вот что-то влажное, нежное и ласковое тихо-тихо касается его лица, и такой же ласковый и нежный голос зовет его по имени. Он улыбнулся, решив сначала, что это снится сон, но едва лишь открыл глаза, как тотчас же увидел Дуню. Ее длинные, рассыпавшиеся волосы свесились ему на грудь, упали на лицо, а сама она, горячая, полунагая, с жадно раскрытыми губами сидела в изголовье и смотрела на него.
— Федя… Феденька… — говорила она тихо и призывно, и от ее дыхания волосы шевелились, как живые, щекоча и возбуждая Федора. — Ждала тебя… знала, что придешь… сердцем чуяла.
— Милая ты моя… хорошая… прости… — бормотал Федор, целуя ее мягкие, чуточку шершавые, бесконечно дорогие руки и пристыженно пряча свое лицо в ее пахучих влажных волосах.
— Слышишь, как оно стучит? — Дуня приложила его руку к своей груди и мечтательно вздохнула. — Счастья хочет…
И с этой ночи, с той самой, когда над сонной Ревезенью яркой цыганской серьгою блестела луна, началась для них новая жизнь.
ЛЕШАЯ
Что-то большое, косматое, остановилось в двух шагах от Рубина и пристально смотрит на него необычайно яркими зелеными глазами.
«Волк! — похолодел Рубин. — Что делать?»
Шерсть на крутом волчьем загривке вздыбилась, блеснули длинные клыки. И, уже не помня себя от ужаса, Рубин схватил этюдник и с размаху метнул им в оскаленную пасть.
Волк отскочил и неожиданно залаял яростно, свирепо, как цепной кобель.
— Взять, взять, Космач! — раздался вдруг тонкий властный голос, и сейчас же Рубин увидел человека с топором за поясом и ружьем на изготовку. В глазах, в лице, во всей фигуре человека был гнев и непоколебимая решимость. Рубин сидел под нависшей кроной дерева ни жив ни мертв.
— Эй, кто тут? Вылезай, а то стрелять буду! — требовательно крикнул человек. — С порубщиками у меня разговор короткий!
«Да это же страж лесов…» — догадался Рубин.
Немного приободрившись, он выполз из-под кроны, сел на пень, попросил унять собаку и сказал, миролюбиво улыбаясь:
— Представьте, я не порубщик, а художник.
Он был почти уверен, что достаточно одного слова «художник», чтобы разом все уладить. Но это магическое слово не произвело никакого действия, если не считать того, что пес зашелся, захрипел — или съест со всеми потрохами, или подавится слюной и лаем, — а его хозяин принялся стыдить художника за безобразия на опытном участке.
— Полюбуйтесь, вот они, ваши художества! А ведь это кедр, сибирский кедр!
И только тут Рубин заметил, что у ног его белеют свежие, пахнущие смолою щепки, а чуть поодаль темнеет хвоей тонкая верхушка.
— Охотно допускаю, что это кедр, но при чем же тут я? — сказал Рубин, пнув ногою срубленное дерево и так выразительно пожав плечами, что уже это одно могло, казалось, снять все подозрения. Но была замечена только та небрежность, с которой художник пихнул ногою дерево. И это вызвало новый взрыв негодования.
— Мы из сил выбиваемся, чтобы продвинуть кедры из тайги в наши леса, выращиваем их из зернышка, дрожим над каждым деревцем, но является такой вот артист с топором — и всё к чертям…
— Ну уж знаете!.. — воскликнул Рубин оскорбленно и, подхватив с земли этюдник, потряс им перед самым носом своего обидчика. При этом художник пояснил, что он писал в лесу этюды для своей будущей картины, заблудился и решил заночевать под елью.
— Да это же не ель, а кедровая сосна, — последовало уточнение. — Если вы и впрямь художник, то надо бы в этом разбираться чуточку получше.
— Допускаю, — согласился Рубин, — но и вам следует получше разбираться в людях — этак и сам великий Шишкин мог бы за порубщика сойти.
— А кто вас знает, на лбу-то не написано. Ну и крепко же напугал вас мой Космач!..
И страж лесов захохотал, да так звонко, весело и самозабвенно, что Рубин невольно глянул на него со странным чувством любопытства и волнения. Любопытство почти совсем пропало, едва художник подметил про себя, что человек мал ростом, плечи у него узенькие, вислые, и поэтому рукава старенького ватника высоко засучены, и что лицо его затенено широкополой соломенной шляпой с накомарником. Волнение же не проходило, хотя Рубин и сам не отдавал себе отчета, чем именно мог взволновать его этот незнакомый и, по всей видимости, заурядный человек. А тот уверенным движением поправил на плече двустволку, свистнул собаку, пустившуюся было за тетеревиным выводком, и, кивнув художнику, чтобы следовал за ним, легко и быстро пошел куда-то в глубину бора.