Мыс Флоры, к которому следовало идти, виднелся милях в десяти левее. Туман поднимался. Ветер крепчал, и по морю катилась крутая, перемешанная с пеной волна.
Приблизившись к мысу Флоры, теперь ясно очерчивавшемуся в прозрачном воздухе, мы убедились, что высадка здесь невозможна.
Волны с пеной разбивались о береговые черные камни. Было очень рискованно спускать шлюпку и в свежею погоду приставать к скалистому берегу. Пройдя в полутора милях от мыса Флоры (в бинокль были видны знакомые разрушенные постройки), отложив посещение на возвратный путь, «Малыгин» направился свободным от льдов каналом к бухте тихой, где нас с нетерпением ожидали полярные зимовщики, заждавшиеся смены.
В знакомых местах
Там, где год назад «Седов» встречал непроходимый, покрытый густыми торосами лед, по отливавшей темной синевой воде теперь плыли, колыхаясь на зыби, отдельные, редкие льдинки. Черными поплавками качались на волнах одиночные птицы.
Проливы были свободны от льдов. Знакомые открывались берега. За много миль была видна скала Рубини. Тотчас узнал я ее очертания, обозначавшиеся на фоне серебряных ледников. Я узнавал берега, имена которых еще в прошлом году для меня были неизвестны. Прямо по носу над проливом, загораживая вход в бухту, лежал столообразный, с белой каемкой снега, как бы срезанной сверху, остров Скот-Кельти. Здесь, окруженный стаями птиц, я один сидел на береговых камнях, слушал тишину ледяного пустынного мира и ярко выделявшийся из этой призрачной тишины далекий шум птичьего базара, шум моря, здесь странно похожий на шум большой пригородной дороги. Множество звуков чудилось мне в этом неведомо откуда доносившемся шуме. Окружавшая меня глубокая полярная тишина необычайно усиливала каждый ничтожный звук. Капля упала с подтаявшей льдины, и я вздрогнул, как от близкого выстрела… Льды шли, плыли, сцепившись длинной вереницей, очень похожей на флотилию кораблей, и, казалось. — их гнала по морю разумная сила: они заходили в бухту, кружились на месте и, как бы повинуясь невидимому флагману, в кильватерном строе уплывали дальше. Долго сидел я на облитой птичьим пометом скале, и над головой моей со свистом носились птицы. Они усаживались рядом и близко смотрели на меня своими блестящими бусинками-глазами… С борта корабля я узнал камни, на которых тогда сидел. На них ярко зеленел мох, белел нерастаявший снег.
Совсем недавно эти места стали посещать корабли. Дно многочисленных проливов, на множество островов рассекающих архипелаг Франца-Иосифа, мало обследовано, и капитан, напуганный аварией у острова Ньютона, шел с сугубой осторожностью. Чем ближе мы подходили, яснее были видны знакомые береговые детали. Вот на глазах наших над берегом взлетел фонтан ледяных брызг, и, отражаясь глубоким эхом, раскатился гулкий пушечный выстрел. Это приветствовали нас, взорвав аммоналом ледяную гору, заждавшиеся смены зимовщики.
Ровно год назад сюда входил «Седов». Так же, отражаясь в воде, накрытой сизой дымкой тумана, высился суровый каменный Рубини, и, хлопая по воде крыльями, как маленькие гидропланы, взлетали под носом ледокола испуганные птицы. Меньше было льда в бухте, и там, где пешком переходили мы на Рубини, а на вершинах торосов я стрелял белых чаек, ходила теперь на открытой морской глуби зеленоватая рябь. Меньше было сверкающих снегов на берегах.
Так же, как и в прошлом году, от берега отвалила маленькая шлюпка, и в ней сидели три человека, украшенные большими русыми бородами. Два русобородых человека бойко поднялись по трапу. В первом я с трудом узнал начальника зимовки. В прошлом году это был безбородый сухощавый молодой человек. Трудно было узнать его: так изменилось и располнело лицо его, — казалось даже, маленькое брюшко поднимается под его жилеткой, сшитой из нерпичьей шкуры.
— Ну и разнесло вас! — откровенно, целуясь, говорили гостям встречавшие их на корабле люди.
— Смотри, животик вырос…
В самом деле, гостей трудно было признать, — так необыкновенно поправились они за этот год.
— Раздобрел, точно отец иеромонах, — пошутил кто-то, хлопая по плечу русобородого начальника зимовки.
Птицы
В маленькой шлюпке, готовой опрокинуться от малейшего неловкого движения, я опять плыву к скале Рубини. Я гребу, а скала как будто не приближается. Сотни птиц кружат над моей головой, плавают на зеркальной поверхности бухты. Меня веселит это великое птичье оживление. Я нахожусь точно в сказочном птичьем царстве. Однако мне кажется — птицы не так смелы и не так гулко шумит базар. «Неужели присутствие человека отразилось на величине и благополучии птичьего базара? — думаю, подплывая ближе. Или причиной обеднения базаров в этом году было обилие открытой воды в проливах — обстоятельство, столь редкое на Земле Франца-Иосифа?» Я плыву, неспешно загребая веслами, стараясь не спугивать плавающих птиц. Вот у небольшой, отливающей синевой льдинки купается серый глупыш. Издали может показаться, что это дерется, топит друг дружку на воде пара сцепившихся птиц. Глупыш окатывает себя с головы, смешно шлепает по воде крыльями. Занятый своим делом, он подпускает меня совсем близко.