- Здесь нас окропили святой водой и отправили прямиком в окопы, - угрюмо произнес Яков. - Дальше я мало что помню. Война застала нас врасплох. Не прошли и пары километров... Вон там, возле цыганских хуторов, - он указала на пологий холм, - нас накрыло снарядами. А потом пулеметная чехарда и все...
- Лишь бесконечная темнота, - закончил я за него.
Яков кивнул:
Очнулся я где-то посреди болот. В наших местах такой глухомани отродясь не было. Кругом топь и пузыри вонючие, словно в аду.
Долго плутал-то?
А черт его знает, - пожал плечами Яков. - Вроде как долго, а вроде и нет. Вместо сна забытье какое-то, а из воспоминаний - одни клочки. Много чего видел, но захочешь рассказать, так и нечего.
Пойдем, нас с тобой уже заждались, - позвал я его и устремился вверх по улице.
Где-то вдалеке испуганно завыли собаки, одна за другой, словно по команде. В эти заунывные звуки вплелось недовольное гарканье уток и пронзительный крик петуха. Деревня оживала на глазах, хотя никакой живности так и не показалось.
Я хорошо помню свое детство, - начал рассказывать Яков. - Учил нас местный поп Аристарх, прямо здесь, при церкви. Правда недолго, год или два. А потом наступил голод. Тогда уж не до чертулек стало, батька меня за шкирку взял и в поле потащил, старшим братьям на помощь.
Пока мы медленно продвигались вперед, он продолжал. Говорил скоро, словно пьет и никак не может утолить жажду.
А здесь, - Яков остановился напротив дома с прохудившейся крышей, - жила Авдотья.
Он немного помолчал, собрался с мыслями.
Мы с ней очень дружили. Бывало на санках ее прокатишь или бублик с ярмарки принесешь. А она спасибо скажет, улыбнется. Добрая была. А когда выросла, так и красотой пыхать стала.
Любил ее? - догадался я.
Да мы уж и свадьбу загадали, - быстро откликнулся Яков, - если бы не злые языки. Разнесли по всей деревне, что она семьей другому обещана.
Он резко отвернулся, и я заметил как задрожали его плечи.
Все пошло не так, понимаешь ты, все! - резко рявкнул он. - Что хотели, о чем мечтали, в один миг перечеркнулось. - Потом немного помолчал и тихо-тихо произнес: - Впрочем, и я виноват. Авдотья ведь клялась в вечной любви, бежать предлагала. А я упрямый был, гордый. Отмахнулся и отдал ее на откуп отцовскому слову. Все хотел правду найти, а сыскал только кривду, будь она неладна.
Пойдем, пора нам, - напомнил я о себе.
Мы зашли в крайний дом. Вокруг запустение, да кресты деревянные среди сухих лопухов и репейника. Вступили на скрипучий порог, пригнули головы.
Ну вот вернулись туда, откуда все началось. Первый вздох, первые шаги. Яков сразу все понял: родной дом даже среди мха и паутины узнаешь. Прошелся вдоль стен и остановился возле почерневшей иконы в радужном окладе, перекрестился. Потом обернулся, посмотрел на меня. Тяжело вздохнул. Но все-таки решился и приблизился к старой люльке над которой на самодельной жерди болтались почерневшие щепки. Устало сказал. Не мне, а самому себе:
Стало быть, погиб я тогда у Кривого холма.
Погиб, - подтвердил я.
А Авдотья?
И она тоже...
Его голос дрогнул:
Но ведь могло сложиться как-то иначе?
Да какая теперь разница, - вздохнул я.
Прав ты, во всем прав.
Подняв голову он уставился на дыру в крыше, где виднелась яркая россыпь звезд.
Скажи, может свижусь с моей ненаглядной когда-нибудь?..
Кто знает, - растеряно произнес я, но сразу же исправился: - Знаешь, ты главное верь. Святые пути, они ведь неисповедимы...
***
Привязав лодку, я натужно вздохнул, распрямил затекшую спину и уставился на гору - до скита оставалось совсем немного.
Восхождение далось довольно легко, откуда только силы взялись.
Постучав в дверь, я дождался позволения и зайдя, низко поклонился.
Старец Николай принял меня в объятья и пригласил к столу. Хотелось многое рассказать: о человеческих судьбах и о заблудших душах, но он резко остановил меня. Для начала душистый чай, а все остальное потом.
Разговор сам собой коснулся погоды, местных красот и конечно же природы. Насколько она все гармонично по своим местам расставила и каждому свой клочок под солнцем определила.
Только вдоволь наговорившись о всяких мелочах, старец наконец спросил:
Значится выполнил ты мое послушание хитроумное?
Выполнил, отче, - спокойно ответил я.
Сколько же их сыскать удалось?
Семьдесят семь - всех без остатка.
Молодцом, - похвалил меня затворник. - Получается и впрямь доброе дело сделал, раз господь тебе дорогу открыл да провел до самого конца.