Фокин ухмыльнулся:
- У тебя губа не дура, товарищ Лукашин. Только где же сейчас жатку возьмешь?
- Я думал, что, поскольку у меня строительство, райком пойдет навстречу...
- Ты думал!.. Сколько этой весной нам жаток завезли, знаешь? Пять. Из них четыре мы дали самым отстающим, а одну нашему показательному.
- Вот показательному-то можно было не давать. И так все добро туда валят.
- Ну, это ты с Евдокимом Поликарповичем толкуй, ежели такой смелый... Опять намек на его близость с Подрезовым.
Фокин прошелся по кабинету, тяжело, по-подрезозски ставя ногу в ярко начищенном хромовом сапоге, затем решительно взял телефонную трубку:
- Барышня, дай-ко мне "Красный партизан". Да побыстрее... Товарищ Худяков? Здравствуй. Вот не думал, что ты в правлении загораешь. - Фокин по-свойски подмигнул Лукашину. - Почему не думал-то? Да погодка-то, видишь, не конторская вроде. Косой надо махать... Чего-чего? Все давно смахал? Верно, верно, я и забыл. Слушай-ко, Аверьян Павлович, пожурить тебя хочу... За что? - Фокин опять подмигнул Лукашину. - А за то, что ты соседа своего обижаешь... Какого? Соседа-то какого? А того, у которого великая стройка... Да, да, у болота, захохотал Фокин. - Ладно, ладно, не прибедняйся. Жатку ему надо. Да, да... Нету? Брось, брось - нету... Откуда? А оттуда, что у тебя все косилки на полях. Правильно? А у него сенокос, сенокос в разгаре... Понял? Понял, говорю?
Фокин еще несколько минут, то весело похохатывая, то наседая на Худякова, разговаривал по телефону, а когда кончил, сказал:
- Поезжай. У твоего соседушки всякой всячины толсто. Да присмотрись хорошенько. Худяков - замок с секретами...
Лукашин крепко, с чувством пожал протянутую короткопалую руку в черном волосе. Все-таки это была помощь.
- Да, - окликнул его Фокин, когда он был уже у дверей, - с осени тебе дадим комиссара...
- Парторга?
- Да. Негоже приход без попа. Есть решение райкома: у вас теперь будет освобожденный парторг.
- А кто он?
- Парторг-то? А вот это покамест секретец. - У Фокина во все полное румяное лицо просияли белые, молочные зубы. - А в общем, пройдись по райкому он тутошний...
3
Чугаретти просто взвыл от радости, когда узнал, что они едут к Худякову:
- Вот это путёвочка!
Затем, когда сели в кабину, пояснил:
- У меня там шуряга проживает, значит. Давно в гости зовет. А второе, конечно, Худяков...
- Тоже родня? - спросил Лукашин.
- Почему родня? Никакая на родия. Разве что на одном солнышке портянки сушили. А поглядеть на Худякова кто же откажется? Ведь этого Худякова, я так понимаю, и человека на свете хитрее нету.
- А чем же он так хитер?
- Чем? - Чугаретти страшно удивился. Он даже на какое-то мгновенье баранку выпустил из рук, так что машина круто вильнула в сторону и впритык прошла рядом с жердяной изгородью на выезде из райцентра. - Ну, Иван Дмитриевич... Чем Худяков хитер? А цыгана кто облапошил? Не Худяков? Не слыхали? Ну, после войны дело было. Цыган, вишь, вздумал поживиться за счет "Красного партизана". "Давай, говорит, лошадями меняться, хозяин". А Худяков - чего же? "Давай". Ну, сменялись. Цыган пять верст от деревни отъехал - подохла кобыла, а у Худякова коняга тот и сейчас жив. Во как! Да чего там, - Чугаретти коротко махнул рукой, - у него даже сусеки в амбарах не как у всех. С двойным дном.
- Какие, какие? - живо переспросил Лукашин.
- С двойным дном, говорю.
- Это зачем же?
- А уж не знаю зачем. Затем, наверно, чтобы на зуб себе завсегда было. Их доят, доят, а они все с хлебом...
Лукашин захохотал: нет, неисправим все-таки этот Чугаретти. Начнет вроде бы здраво, а кончит обязательно брехней и выдумкой. А жаль. Хотелось бы ему поговорить об Аверьяне Худякове. Сосед. Да и мужик больно занятный. По сводкам - сдача мяса, молока, хлеба - всегда впереди, а не любит языком трепать. На районных совещаниях его не увидишь на трибуне, только разве вытащат когда, пробубнит несколько слов, а так все помалкивает и сидит не на виду, а где-нибудь в сторонке, сзади.
Лукашин давно уже хотел познакомиться с этим человеком поближе. Да, оказывается, не так-то просто это сделать, хоть он и твой сосед. Летом с ходу к нему не попадешь - за рекой живет, - а на председательских "собраниях", которые иногда бывают в районе после совещаний, его тоже не увидишь: то ли потому, что расходов лишних избегает, то ли оттого, что не пьет.
- Так, говоришь, сусеки у Худякова с двойным дном? - развеселился вдруг Лукашин.
Чугаретти - коровьи глаза навыкате, ноздри в гривенник - яростно накручивал баранку.
Машина подпрыгивала как шальная, ветер завывал в кабине, но Лукашин ничего не говорил - пускай порезвится, дурь свою повытрясет: они теперь лугом ехали.
Благоразумие к Чугаретти вернулось за мостом - с грохотом пролетели. Он задвигал дегтярной кожей на лбу, захлопал глазами, а потом начал виновато поглядывать на своего хозяина.
- В следующий раз за такие фокусы выгоню, - предупредил Лукашин.
- А чего и не верите. - Чугаретти по-ребячьи, с обидой ширнул носом. - Я, что ли, выдумал про эти сусеки? Поди-ко послушай, что говорят про этого Худякова.
- Кто говорит?
- Народ. У них ведь, в "Красном партизане", что было до Худякова? А такой же бардак, как у всех протчих. А Худяков пришел - ша! Дисциплинка - раз и два - на лапу. "Я, говорит, научу вас землю рыть носом, но что полагается - дам, голодом у меня сидеть не будете..." Во как сказал Худяков на собранье, когда его в головки ставили.
- Ну и дал? - спросил Лукашин.
- А то! Худяков да не дал. Его, бывало, твердым заданием обложили смолокурня у отца была: врете, поклонитесь еще Аверьяну Худякову! Ну и поклонились. На лесозаготовки загнали в Вырвей, в самую глухоту, а он и оттуда на свет вырубился. Первым стахановцем стал - во как! Правда, - сказал Чугаретти, подумав, - народишко в Шайволе не как у всех протчих. Дружный. Горой друг за друга. И вообще у Худякова такой порядочек: что народ решит, так тому и быть. Про Манечку-то небось слыхали? Ну, как он с дочерью родной разговаривал... Нет? Да это ж у нас ребенка малого спроси - знает!
Чугаретти опять начал горячиться. Это не по нему - рассказывать вполголоса. Он уж так: ежели возносить человека, то возносить до небес.
- Ну и ну! - воскликнул Чугаретти и помотал головой. - Да вы, я вижу, про Худякова ни бум-бум. Ну а насчет того, как в город веники возил продавать... Чтобы пятаками разжиться?