Ничего особенного Лукашин как раньше не находил в Худякове, так не нашел и сейчас. Мужик как мужик.
Правда, сколочен крепко и надолго. Ему уж было за пятьдесят, а в чем возраст? В глазах? В походке? Ногу в кирзовом сапоге ставит неторопко, твердо - хозяин идет. Да и вообще по всему чувствовалось - корневой человек. Вагами выворачивать - не вывернуть... Глубоко, как сосна, в земле сидит.
Лукашин все время думал, кого же напоминает ему Худяков, и, только когда тот стал расспрашивать его о райкоме, решил - Подрезова. Вот у кого еще самочувствие и хватка хозяина.
Раскаленный самовар стоял уже на столе, когда они вошли в избу.
Лукашин поздоровался со старухой, сидевшей за зыбкой, и посмотрел на хозяина. Тот отвел глаза в сторону, и Лукашин понял: его ребенок, а не дочери или сына, который был в армии.
М-да, с новым удивлением посмотрел Лукашин на хозяина, у него везде жизнь на полном ходу...
Закуска к водке (Худяков выставил непочатую бутылку) оказалась самой обычной, по сезону: молодые соленые грибы и лук - свежие головки с пером, только что выдернутые из грядки, - зато житник, пестрый, мягкий, хорошо пропеченный, был на славу.
Лукашин, с аппетитом уминая его за обе щеки, подмигнул:
- Поучил бы, Аверьян Павлович, как такой хлеб делать.
- А это уж к хозяйке надо адресоваться. Она у меня мастерица.
- Да хозяйка и у меня не без рук, сказал Лукашин. - С хозяином загвоздка.
- У нас на Севере, товарищ Лукашин, всему голова - навоз. Наши пески да подзолы без навоза не родят... И я первым делом, когда встал на колхоз, взялся за навоз...
- Ну, у меня навоз тоже не валяется. Но живем вприглядку. Хлеб видим, покуда он на корню...
- Везде порядки одинаковы, - уклончиво ответил Худяков и посмотрел на старинные ходики, висевшие на печном стояке, за зыбкой, потом для полной ясности взглянул за окошко, в поле.
Лукашин нисколько не обиделся: к делу так к делу - он и сам был не очень-то рад, что в такой день сидит за рюмкой. И потому начал прямо, без всяких подходов: выручай, мол, Аверьян Павлович, соседа. У тебя сенокос закончен, вся техника брошена на поля - чего тебе стоит дать одну жатку хоть на недельку?
Худяков махнул рукой:
- Ну, это пустое дело. Давай об чем-нибудь об другом.
- Да почему пустое? - загорячился Лукашин.
- А потому. Коня отдай соседу, а сам пешком - так, что ли? Да меня за такие дела колхозники со свету сживут. Скажут: из ума выжил старый дурак...
Лукашин попробовал припугнуть райкомом - разве не звонил ему только что Фокин? Получилось еще хуже: Худяков посмотрел на него с откровенной усмешкой: неужели, мол, ты это всерьез?
- Не по-соседски, не по-соседски, Аверьян Павлович, - заговорил другим голосом Лукашин. - Вон я недавно кино видел - "Кубанские казаки" называется. Так там, понимаешь, дружба у председателей - не разлей водой.
Худяков рассмеялся:
- А председатели-то кто там - забыл? Мужик да баба...
Шутка, видно, размягчила немного прижимистого хозяина. Он стал заметно разговорчивее и даже раза два выразился в том смысле, что помогать надо, без подмоги не прожить, а после того как Лукашин сказал, что он не задаром просит жатку, заплатит что положено, Худяков и вовсе запоглядывал весело.
- Ну, а что бы ты, к примеру, мне отвалил, а? - спросил он. - Я ведь такой купец: деньгами не беру.
- А чем же берешь? Натурой?
Худяков кивнул.
- Ну, насчет натуры извини. Сами вприглядку живем.
- Есть у тебя натура, - сказал Худяков. - Та, которая на лугах да на пожнях растет.
- Сено? - удивился Лукашин. - Нет, Аверьян Павлович, плохо ты районку читаешь. У меня сенокос, знаешь, на сколько выполнен? На шестьдесят пять процентов.
- Знаю. Да я не сено у тебя прошу. Ты мне покосишко какой уступи. К примеру, озадки на Марьюше. У вас они все равно под снег уйдут.
В общем-то, это верно - невпроворот у пекашинцев всяких сенокосов, в то время как Шайвола испокон веку обделена ими. Но легко сказать - уступи. А что скажет райком? Разбазаривание колхозных земель - так это называется?
- Ты бывал на войне? - спросил Худяков, глядя прямо в глаза. - Забыл, что там без риска не только дня, а и часу одного не проживешь?
- То на войне.
- Ну, как хочешь. - Худяков опять посмотрел на ходики. - А я тебе вот что скажу: чистеньким на нашем месте - не выйдет. А что касаемо этих самых покосов, то я их каждый год покупаю у соседей. И в районе, кому положено, знают это...
В конце концов Лукашин принял условия Худякова - другого выхода у него не было.
- Жатка у меня на той стороне, на вашей, сказал Худяков, - хоть сегодня забирай. Только без шуму. Не к чему на весь район звонить.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Августовский день был на исходе. Над главной улицей райцентра из конца в конец стояло красное облако пыли, поднятое возвращающимися из поскотины коровами, овцами и главной скотинкой районного люда - козами.
Лукашину с Чугаретти пришлось остановиться возле школы.
- У нас мужики тоже подумывают об этих бородатых коровках, - заговорил Чугаретти. - Петр Житов подсчитал это дело: кругом выгода. Корму в обрез раз, и два - никаких налогов...
Лукашин вылез из кабины.
- Жди меня у Ступиных.
Это дом, где он обычно останавливался.
Чугаретти закивал головой - даже он понимал, что к райкому лучше не подъезжать на машине. Да и чего тут мудреного! Страда, председатели вкалывают на поле да пожне за первого мужика, а тут на-ко, второй раз на дню в райком. Уборщица увидит, и та руками разведет.
Гулко запели деревянные мостки под ногами, потянулись знакомые дома, конторы, потом впереди на повороте замаячил райком - пожар в окнах от вечернего солнца, а Лукашин все еще не решил, говорить ли ему с Фокиным о том, что рассказал Чугаретти, на тот случай, конечно, если нет в райкоме Подрезова.
Чугаретти - дьявол его задери! - довел Лукашина до белого каления. Ему было строго-настрого сказано: не напивайся у шурина, не забывай, что тебе за рулем сидеть, - а он явился к реке - еле на ногах держится. Ну и что было делать? Лукашин загнал его в воду и до тех пор полоскал, пока тот не посинел от холода, пока зубами не застучал.
За реку ехали молча - Чугаретти дулся и чуть не плакал от обиды. Но разве он может долго молчать?