- Ты еще пойдешь ему на уступки. Я этого Шёнемана хорошо знаю по дому Селлентинов.
- Да, да, он был у них домашним учителем, часы занятий укорачивал, часы игры удлинял, на большее его тогда не хватало. А в серсо он играл, как молодой маркиз,- бывало, нехотя залюбуешься. Но вот уже семь лет он рукоположен в священнослужители и ничем не напоминает того Шёнемана, который приударял за самой госпожой Селлентин. Впрочем, надо отдать ему должное: он отменно воспитал обеих барышень, особенно - твою Кете…
Бото смущенно глянул на дядюшку, словно взывая к его скромности. Но старый барон был рад-радехонек, что так ловко подошел к щекотливой теме, и потому продолжал, все более оживляясь:
- Оставь, Бото. К чему таиться? Глупости. Ведель - наш земляк, он узнает обо всем раньше других. Да и оснований нет скрытничать. Ты, можно сказать, помолвлен, мой мальчик. И видит бог - как погляжу я на нынешних барышень,- лучшую тебе не найти. Зубы - жемчуга, смеется непрестанно, вся нить видна. Волосы - лен, создана для поцелуев! Будь я лет на тридцать моложе, уж я бы…
Ведель, заметив смущение Бото, решил протянуть ему руку помощи:
- Да, у Селлентинов все дамы отменно хороши, и матушка и дочери. Мы прошлым летом встречались в Нордернее, очаровательные девицы, но что до меня, я предпочел бы вторую…
- Вот и отлично. Не будет соперничества, и можно разом сыграть две свадьбы. Шёнеман вас и обвенчает, если только их Клукхун - он обидчив, как все старики,- не воспротивится. А уж я не только пожалую ему экипаж, я уступлю ему спорную землю, ежели мне, не далее как через год, доведется быть гостем на этой свадьбе. Вы богаты, дорогой Ведель, вас, коли можно так выразиться, не подпирает. А теперь взгляните на нашего друга Бото. Вид у него, конечно, цветущий, но вовсе не благодаря этой куче песка, на которой - за вычетом двух-трех лугов - не растет ничего, кроме сосен, и уж никак не благодаря его Озеру мурен. Озеро мурен - звучит прекрасно, я бы даже сказал - поэтически. А дальше что? Одними муренами сыт не будешь. Я знаю, ты не любишь об этом разговаривать, но уж коли мы все равно заговорили, что толку скрытничать? Итак, чем мы располагаем? Твой дедушка спустил за бесценок пастбища, а твой покойный отец - величайшего ума человек, но я не встречал никого, кто бы так скверно и - добавлю - так крупно играл в ломбер,- твой покойный отец по кусочкам распродал пятьсот моргенов пашни езерицким крестьянам, так что из хорошей земли осталась самая малость, да и тридцать тысяч талеров давно разошлись. Будь ты один, еще бы можно жить, но тебе придется делить состояние с братом, а покамест всем заправляет твоя матушка, а моя высокородная сестра. Превосходная женщина, умная, расторопная, но тоже не из бережливых. Чего ради, скажи, Бото, ты служишь в кирасирском полку и чего ради у тебя есть богатая кузина, которая только и ждет, когда ты явишься к ней и скрепишь формальной пропозицией то, о чем давным-давно, когда вы были еще детьми, столковались ваши родители? К чему долгие размышления? Ах, Бото, как бы порадовался твой старый дядюшка, который искренне желает тебе добра, если бы завтра, на обратном пути, он мог заехать к твоей матушке и сообщить ей: «Милая Жозефина, все в порядке, Бото согласен». Ну помогите же мне, Ведель. Ему пора уже расстаться с холостяцкой жизнью, не то он проживет остатки состояния или - того хуже - свяжется с какой-нибудь буржуазкой. Прав я? Разумеется. Итак, решено. Выпьем по этому поводу… Нет, нет, не надо остатков…- И он нажал кнопку звонка.- Шампанского. Лучшей марки.
Глава восьмая
В клубе об эту пору сидело два молодых офицера, из которых один, лейб-гвардейского полка, был высок ростом, строен и гладко выбрит, другой же, прибывший от пазевалькских кирасир, был несколько поменьше ростом и носил бороду, но, согласно уставу, оставлял часть подбородка чистым. Белая камчатная скатерть, на которой оба только что отзавтракали, была отогнута, и на освободившейся половине стола офицеры играли в пикет.
- Шесть козырей и кварта.
- Идет.
- А ты?
- Четырнадцать в тузах, три - в королях, три - в дамах. И ты не берешь взяток.
Он положил карты на стол и смешал их, второй начал тасовать.