Народник 70-х годов – представитель сил, которые хотели строить новую Россию вопреки либеральной буржуазии, но которые еще не знали, не видели реальных путей социалистического преобразования России. [пропуск. – Рукописная помета М.Я. Гефтера].
Как мы видим, сравнение доктрины Чернышевского и народников 70-х годов, его последователей, необходимо проводить cum grano salis, учитывая, что революционные народники и в теории, и на практике ставят иные, чем Чернышевский, более высокие вопросы – о конкретных путях сближения с народом, воздействия на действительность, о наиболее целесообразных формах и методах революционной работы, то есть то, что еще не стояло в качестве первоочередной задачи перед родоначальником народничества. Поскольку Чернышевский занимался как теоретик политической тематикой, поскольку он просто обобщал опыт европейских революционных движений (русского опыта еще не было), то формулировал основные правила для политической партии, желающей быть эффективной силой. В концепции революционного действия Чернышевского начисто отсутствуют какие-либо жесткие схемы, которые он рассматривал бы как категорически предписываемые принципы политической тактики.
Не то у идеологов народничества 70-х годов. Революционеры ждут от них уже «точных» и жестких тактических схем, требуют исчерпывающего ответа на вопрос: что и как делать? В этом отношении весьма характерен эпизод с выработкой революционной программы П. Л. Лавровым[24].
Когда Лавров получил предложение издавать журнал, он не представлял себе ясно, на кого, на какие круги должно ориентироваться предстоящее издание. Предполагалось, что новый журнал явится выразителем взглядов радикальных литературных кругов. Был выработан первый вариант программы журнала «Вперед!», который затем распространялся среди радикально настроенной интеллигенции в России и кругах эмиграции. Вариант был отвергнут как абстрактный и не выражающий убеждений передовой молодежи, рвущейся к непосредственному революционному делу. Один из «чайковцев» так отозвался об этой программе: «Зачем нам иметь „Вестник Европы“ за границей, когда он уже есть в Петербурге».
Неудача с первым вариантом программы заставила Лаврова установить более тесные контакты с революционной молодежью. Для этого он даже перебрался из Парижа в Цюрих – центр русской революционной эмиграции того времени. Второй вариант программы носил уже следы компромисса с бакунистами, весьма влиятельными в русской революционной среде. Как писал сам Лавров: «Вторая программа была программою издания, которое не подчинялось многим пунктам бакунизма 1872 г. Имела в виду сохранить единство социально-революционного движения в России в принципиальном отношении: личные взгляды редактора могли в ней проявляться лишь в той мере, в какой они не вредили этому единству»[25].
Однако и второй вариант не удовлетворил бакунистов, добивавшихся более весомого представительства их идей на страницах нового издания. Переговоры зашли в тупик, бакунисты и лавристы превратились в две враждующие фракции.
В марте 1873 года Лавров пишет новую программу, которая и определила характер и направление журнала «Вперед!». Таким образом, «Вперед!» создавался под непосредственным воздействием революционных кругов России. Он явился, как выражается Б.C. Итенберг, равнодействующей тех сил русской революционной молодежи, которая решила посвятить себя делу народа, делу подготовки революции.
Зависимость направления лавровского журнала от настроений русской молодежи точно и четко определил народник Д. Клеменц. «Не Лавров создал петербургскую и московскую молодежь, не он сказал ей, что пора начать действовать, а, напротив, эта самая молодежь создала Лаврова; она вытащила его из мира трансцендентальной метафизики, в изучении которой он до того мирно проводил дни свои, на путь более живой деятельности; не он – ей, а она ему крикнула: „Вперед!“»[26].
Посев Чернышевского дал свои первые всходы.
Однако своеобразие (и трагизм) ситуации заключалось в том, что вырабатывать целесообразную тактику, прокладывать дорогу революционному действию революционерам-разночинцам пришлось в нереволюционной обстановке, когда масса была еще не способна немедленно понять необходимость революционного метода действия. Отсюда утопизм их попыток, фантастичность предлагаемых средств, субъективизм революционного мышления. За преодоление субъективистских иллюзий, приобретение политического опыта и подлинной революционной теории русское революционное движение заплатило трагедией разочарований и духовных кризисов, мученичеством тысяч и тысяч борцов из народников и народовольцев, но зато оно и училось по ускоренной программе, развивалось бурными темпами, освобождая последующие поколения революционеров от повторения ошибок анархизма и бланкизма[27].
24
Эпизод этот приведен в книге Б. С. Итенберга «Движение революционного народничества». С. 201–203. (Откуда и берется нами.)
26
27
«… Важную роль в деле ослабления анархизма в России, – писал Ленин в „Детской болезни „левизны“ в коммунизме“, – сыграло то, что он имел возможность в прошлом (70-е годы XIX века) развиться необыкновенно пышно и обнаружить до конца свою неверность, свою непригодность как руководящей теории для революционного класса».