НА ДНЕ ПРЕИСПОДНЕЙ
Памяти А. Блока и Н. Гумилева
С каждым днем все диче и все глуше
Мертвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит.
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.
Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
Может быть такой же жребий выну,
Горькая детоубийца - Русь,
И на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.
Доканает голод или злоба, -
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба.
Ноябрь, 1921. Феодосия, в больнице.
ГОТОВНОСТЬ
Я не сам ли выбрал час рожденья,
Век и царство, область и народ,
Чтоб пройти сквозь муки и крещенье
Совести, огня и вод?
Апокалиптическому Зверю,
Вверженный в зияющую пасть,
Павший глубже, чем возможно пасть,
В скрежете и в смраде - верю.
Верю в правоту верховных сил
Расковавших древния стихии,
И из недр обугленной России
Говорю: "Ты прав, что так судил".
Надо до алмазного закала
Прокалить всю толщу бытия.
Если ж дров в плавильной печи мало -
Господи! - вот плоть моя.
Ноябрь 1921. Феодосия.
ЗАКЛЯТИЕ
Из крови пролитой в боях,
Из праха обращенных в прах,
Из мук казненных поколений,
Из душ крестившихся в крови,
Из ненавидящей любви,
Из преступлений, изступлений -
Возникнет праведная Русь.
Я за нее одну молюсь
И верю замыслам предвечным:
Ее куют ударом мечным,
Она мостится на костях,
Она святится в ярых битвах,
На жгущих строится мощах,
В безумных плавится молитвах.
1920. Коктебель.
ПОТОМКАМ
Кто передаст потомкам нашу повесть?
Ни записи, ни мысли, ни слова
К ним не дойдут: все знаки слижет пламя
И выест кровь слепые письмена.
Но может быть благоговейно память
Случайно стих изустно передаст,
Никто из вас не ведал то, что мы
Изжили до конца, вкусили полной мерой:
Свидетели великого распада -
Мы видели безумья целых рас,
Крушенья царств, косматыя светила,
Прообразы последнего Суда,
Мы пережили Илиады войн
И Апокалипсисы Революций!
Мы вышли в путь в закатной славе века,
В последний час всемирной тишины,
Когда слова о зверствах и о войнах
Казались всем неповторимой сказкой.
Но мрак, и брань, и мор, и трус, и глад -
Застигли нас посереди дороги,
Разверзлись хляби душ и недра жизни,
И нас слизнул ночной водоворот.
Стал человек - один другому - дьявол,
Кровь - спайкой душ. Борьба за жизнь - законом
И долгом - месть. Но мы не покорились!
Ослушники законов естества -
На дне темниц мы выносили силу
Неодолимую любви. И в пытках
Мы выучились верить и молиться
За палачей. Мы поняли, что каждый
Есть пленный ангел в дьявольской личине.
В огне застенков выплавили радость
О преосуществленьи человека,
И никогда не грезили прекрасней
И пламенней - его последних судеб.
Далекие потомки наши! Знайте,
Что если вы живете во вселенной,
Где каждая частица вещества
С другою слита жертвенной любовью,
Где человечеством преодолен
Закон необходимости и смерти -
То в этом мире есть и наша доля!
1922. 21. V. Дорога между Симферополем и Феодосией.
Стихотворения разных лет
ДИКОЕ ПОЛЕ
Голубые просторы, туманы,
Ковыли да полынь, да бурьяны,
Ширь земли да небесная лепь...
Разлилось, развернулось на воле
Припонтийское Дикое Поле,
"Да темна Кимерийская степь".
Вся могильниками покрыта -
Без имен, без конца, без числа,
Вся копытом да конями взрыта,
Костью сеяна, кровью полита.
Да народной тугой поросла.
Только ветр закаспийских угорий
Мутит воды степных лукоморий,
Плещет, рыщет, развалист и хляб
По оврагам, увалам, излогам,
По немеренным скифским дорогам,
Меж курганов да каменных баб.
Вихрит вихрями клочья бурьяна,
И гудит, и звонит, и поет...
Эти порища - дно океана,
От великих обсякшие вод.
Распалял их полуденный огнь.
Индевела заречная синь,
Заползла желтолицая погань
Азиатских бездонных пустынь.
За Хозарами шли Печенеги...
Ржали кони, пестрели шатры,
Пред рассветом скрипели телеги,
По ночам разгорались костры,
Раздувались обозами тропы
Перегруженных степей,
На зубчатые стены Европы
Низвергались внезапно потопы
Колченогих, раскосых людей.
И орлы на Равенских воротах
Исчезали в водоворотах
Всадников и лошадей.
Было много их - люты, хоробры,
Но изгибли, изникли, как обры,
В темной распре улусов и ханств,
И смерчи, что росли и сшибались,
Разошлись, растеклись, растерялись,
Средь степных, безысходных пространств.
Долго Русь разбирали по клочьям
И усобицы, и Татарва...
Но в лесах по речным узорочьям
Завязалась узлом Москва.
Кремль, овеянный сказочной славой,
Встал в парче облачений и риз,
Белокаменный и златоглавый
Над скудою закуренных изб.
Отразился в лазоревой ленте,
Разлитой по лугам-муравам,
Аристотелем Фиоравенти
На Москва-реке строенный храм.
И московские Иоанны
На татарские веси и страны
Наложили тяжелую пядь,
И пятой наступили на степи...
От кремлевских тугих благолепий
Стало трудно в Москве дышать.
Голытьбу с тесноты да с певом
Потянуло на Дикое Поле
Под высокий степной небосклон:
С топором, да с косой, да с оралом
Уходили на север к Уралам,
Убегали за Волгу, на Дон.
Их разлет был широк и несвязен,
Жгли, рубили, взимали ясак...
Правил парус на Персию Разин,
И Сибирь покорил Ермак.
С Беломорья до Приазовья
Подымались на клич удальцов
Воровские круги Понизовья
Да низы вечевых городов.
Лишь Никола угодник, Егорий,
Волчий пастырь, строитель земли,
Знают были пустынь и поморий,
Где казацкие кости легли.
Русь, встречай роковые годины:
Разверзаются снова пучины
Неизжитых тобою страстей,