Александра II упоминание о топорах задело куда меньше, чем опубликование секретных циркуляров и особенно резолюции «о прогрессе»: для царя Герцен и его печать всегда были врагами, и топоры, в конце концов, лишь один из «боевых эпизодов». Прочитав в ту пору мнение одного крупного чиновника, что, если бы Герцена удалось обманом захватить, было бы неясно, что с ним делать в России, Александр II написал на полях «Мнения»: «В этом он (чиновник) ошибается».
И снова перед нами — старый знакомый. Тот, кто послал корреспонденцию во 2-й «Колокол» и кто сообщил секретный и безграмотный циркуляр министра внутренних дел в десятый номер. Тот, кто в первой корреспонденции развивал мысль, что «главные революционеры» сам царь и его правительство, а здесь, в 25-м номере, опять — «заострите топоры, да за дело — отменяйте крепостное право, по словам царя, снизу…». И опять, как и во 2-м номере, здесь вспомянут «пугач» — Емельян Пугачев…
Кто же он, этот корреспондент, автор известного письма, вернее — известных писем?
Можно ответить иносказательно: «Про то знал он сам, да еще Герцен с Огаревым».
Можно назвать его взгляды близкими к революционным: в России тогда очень немногие, даже в мыслях, решались на столь смелое употребление слова «топор».
И пожалуй, надо признать его действия героическими. За выдачу государственным преступникам Герцену и Огареву подобных секретов причитались такие сибирские рудники, до которых везут несколько месяцев и из которых не увозят несколько десятилетий.
На секретном докладе, сообщавшем, что преступник — один из подчиненных министра внутренних дел Ланского, наложена резолюция Александра II:
«Я велел строго говорить обо всем этом с Ланским. Необходимо обратить на это самое бдительное внимание. Оно доказывает, что здесь, в министерствах, есть непременно изменники».
Кроме трех листков, в деле ничего нет. Министр Ланской, конечно, проверил «под рукой». И надо думать, III отделение постаралось сделать как можно больше, чтобы угодить императору и насолить сопернику (ведь МВД ведало полицией, и, случалось, переодетые полицейские задерживали «подозрительных персон», оказывавшихся переодетыми агентами III отделения). Виновника искали, но не нашли.
«Оно доказывает, что здесь, в министерствах, есть непременно изменники».
Я отправился в Ленинскую библиотеку и стал рассматривать «Адрес-календарь Российской империи. Роспись чинов военных и гражданских» за 1858 год. На двух страницах разместились все чиновники министерства внутренних дел — от министра, действительного статского советника Сергия Степановича Ланского до делопроизводителя, коллежского регистратора Ивана Анемподистовича Есельчука. Между этими двумя полюсами разместилось больше сотни советников, асессоров, секретарей…
Со странным чувством рассматривал я этот список. Передо мной был отпечаток умершего мира. Ведь когда-то все это казалось необыкновенно важным: что товарищем министра стал Алексей Ираклиевич Левшин, что Василию Петровичу Голицыну уже обещано (как это будет видно из следующего тома Адрес-календаря) вице-губернаторство в Костроме… Но через секунду подступила мысль совсем иного рода: ведь смельчак, шедший на такой риск, передававший сокровенные и нечистые тайны «верхов» их самому страшному врагу, — ведь этот человек тоже здесь, на одной из этих страниц. Может быть, вот этот секретарь, или тот столоначальник, или кто покрупнее?..
Говорят, есть рудники и шахты, которые забросили слишком рано, не исчерпав до дна, а иногда — не затронув главных запасов.
Есть такие рудники и в истории. Кто-то, давно, что-то открыл и опубликовал. После этого, бывает, десятилетиями никто не прикасается к старому, отработанному материалу: люди там уже были, все или главное добыто. Стоит ли подбирать крохи?
В общем это верное рассуждение, если только оно действительно верно…
Моя работа в архиве, над документами III отделения, подходила к концу. Не стану сочинять, будто я вообще не намеревался читать одно известное дело: нет — я его выписал, совсем забыв, что оно опубликовано. А потом вспомнил об этом обстоятельстве и оставил дело полежать: успеется…
Наконец, в один из последних дней работы, я принялся его листать — и дальше все, как полагается по лучшим и худшим детективным образцам: было — «вдруг…», было — «затаив дыхание, он листал…»; вот не было только: «Ночью он долго не мог заснуть. Все думал о…»
В 1926 году историк А. Санин опубликовал в журнале «Красный архив» — на сорока с лишним страницах — наиболее интересные, по его мнению, материалы этого дела. Об остальных материалах, которые в публикацию не попали, он рассказал в предисловии.