Генрика Михаловского рекомендовали Трюбнеру и Герцену надежные польские друзья. Михаловский жил уже больше четверти века в эмиграции, участвовал в нескольких заговорах против российских, прусских и австрийских властей в Польше, владел четырьмя языками, знал толк в делах… (Впрочем, как выяснилось позже, он внушал рекомендателям инстинктивное недоверие чрезмерным усердием, слащавой вежливостью и пьянством.)
Получив письмо Герцена от 1 октября 1857 года, Генрик Михаловский тотчас же вложил его в другой конверт и отправил по адресу, куда уже писал немного раньше, и писал вот что:
«Варшава, Наместнику Царства Польского, князю Михаилу Дмитриевичу Горчакову. Из Лондона. 14 августа 1857 года; 12, Патерностер роу.
…Да не удивится Ваше Сиятельство, если я принимаю смелость обращаться прямо к вам — опыт мне показал, что всегда лучше иметь дело, как говорится по-просту, с самим богом, нежели с его святыми, и при том дело, с которым я имею честь обратиться к В. С., довольно важно, так что об нем нельзя иначе говорить, как с большою осмотрительностью и осторожностью; я считаю не лишним сказать несколько слов об авторе настоящего письма, дабы В. С. могли судить, достойны ли вероятия сообщаемые здесь сведения или нет.
Я поляк, родиной из Галиции, и в настоящее время занимаю должность корреспондента у Трюбнера и Ко в Лондоне, издателя сочинений Александра Герцена. Я не только пользуюсь совершенным его доверием во всех отношениях, но он всякий раз обращается ко мне, когда нужно напечатать или приобрести манускрипт или продать и отправить либеральные или демократические произведения и пр. и пр. Вследствие этого я не оставил сношений своих с моими соотечественниками — выходцами, я наблюдаю за их поступками и слежу за всеми их действиями. В. С., вероятно, известно о книгах, захваченных в прошедшем году в Гамбурге прусскими агентами, а также об арестовании молодого человека по имени Ольшевского, который вез их. Я должен напомнить об этом В. С., потому что я, за неимением здесь ваших агентов, дал знать об этом г. Альбертсу, секретарю прусского посольства. От него же я узнал об захваченных сочинениях и арестовании О., и, должен сознаться, что я ничем не был награжден за это. Мы с г. Альбертсом были в этом случае в одинаковом положении, ибо, между тем, как два чиновника гамбургской полиции за их усердие к услугам вашего правительства получили ордена, г. Альбертс был совершенно забыт; что же до меня касается, то я много раз напоминал о том г. Гинкельдею в Берлине, покуда получил жалкую сумму в 40 талеров. Потому теперь я решил не работать, как говорят, для прусского короля, и В. С. сейчас изволите видеть, что я прав.
Здесь я сделаю маленькое отступление и перейду к делу о сочинениях и русской пропаганде, которая принимает весьма большие размеры, и даже не понимаю, как ваши агенты в Гамбурге, Берлине, Дрездене, Лейпциге и др. не прибегнут к мерам, которые бы остановили это. Впрочем, как бы то ни было, мне не следует давать советов вашему правительству, когда меня об этом не спрашивают… Имею честь представить В. С. маленькое объявление о втором издании всех сочинений Герцена. Оно будет стереотипным для помещения в журналах французских, немецких и др., и я осмеливаюсь спросить у В. С., как поступают ваши агенты? Там хватают, арестуют лицо, которое имело при себе запрещенные книги, а здесь пропускают по сто, а еще иногда и по сотням экземпляров. Раскрывая сегодня книгу заказов, я нахожу заказанных всего до 780 томов. Я всякую неделю получаю манускрипты, которые приходят из России через Берлин, Дрезден. Угодно будет В. С., чтобы некоторые из них были доставлены к вам? Угодно В. С., чтобы вам указали средство устранить издателя и книгопродавцов? В. С. остается только приказать. Мой адрес приложен к письму…»
В том же послании Михаловский сообщал о каком-то подделывателе российских банковых билетов в Лондоне и просил выслать ему за труды 100 фунтов стерлингов…
Рассказывали, что Дубельт, начальник III отделения при Николае I, обыкновенно назначал своим шпионам вознаграждение, кратное 30 (30 рублей, 300 рублей, 30 копеек…), имея в виду 30 сребреников, в поте лица заработанных их предшественником Иудой Искариотским. Михаловский, как видно, предпочитал десятеричную систему и развязно признавался князю, что за 40 талеров не желает «работать, как говорят, для прусского короля».