Я цитирую здесь «Краткий философский словарь», изданный в 1939 году для «широких кругов советской интеллигенции, работающей над овладением теорией марксизма-ленинизма» (как сказано в предисловии), тиражом 400 тысяч экземпляров.
Понятий «сознание», «мышление» в этом словаре не ищите. Их там нет. Да и к чему они, если запросто сводятся к понятиям куда более фундаментальным: сознание, как легко понять из вышесказанного, нечто вторичное по отношению к материи, определяемое ею, поскольку бытие, как мы только что тоже узнали, — всего лишь термин для обозначения все той же вездесущей материи…[9]
И раз уж сознание (все-таки, надо думать, высшее проявление материи) определяется бытием, то что же им не определяется!.. Наследственность — та уж точно должна бы определяться бытием. И впрямь, «наследственность есть эффект концентрирования воздействия условий внешней среды, ассимилированных организмами в ряде предшествующих поколений».
Это уже из доклада академика Т. Лысенко на сессии ВАСХНИЛ 1948 года. И сессия, и академик, и его доклад ныне настолько знамениты, что нет, кажется, необходимости возвращаться к этому.
Но все же попробуем.
Лысенко рассуждал так. Любой организм приспособлен к условиям среды, в которой живет. Могло ли это произойти без влияния на него самой этой среды? Если приспособленность целенаправленна (кита — к водной стихии, птицы — к воздушной, пшеницы, ржи, клевера — к данному климату, к данной почве, освещенности, увлажненности…), следовательно, она направлялась конкретными условиями бытия — извне. Меняя эти условия, можно направлять развитие организмов. А так как дети обычно похожи на своих родителей, значит, приобретенные признаки передаются им тоже.
Не правда ли — просто, ясно, логично, здраво? Понятно!
Рассуждения генетиков были куда темнее. В каждом организме, считали они, да что там — в каждой клетке есть особая, совершенно заповедная сфера: внутриклеточный набор генов, сформированный в хромосомы, возникающие перед наблюдателем, точно из небытия, к моменту деления клетки. Только их устройство определяет, во что разовьется зародыш: в кита, в блоху или в пшеничный колос.
Поддаются ли хромосомы воздействию извне? Да, но очень специфичному: радиационному или химическому… Причем воздействие это практически всегда разрушительно, во всяком случае с непредвидимыми результатами. Для того чтобы получить искомую форму, нужен постоянный, из поколения в поколение, отбор удачных отклонений, мутаций. Прямым активным вмешательством (скажем, облучением семени) можно лишь наплодить мутантов, то есть уродов, в надежде обнаружить экземпляр со случайно возникшим нужным признаком. Что-то подобное генетики проделывали с мушками-дрозофилами. Тогда как народное хозяйство нуждалось, конечно, не в мухах, а в многопудовых свиньях, высокомолочных коровах, длинношерстых овцах, рекордистках-несушках…
«Наука же, которая не дает практике ясной перспективы, силы ориентировки и уверенности в достижении целей, недостойна называться наукой», — заявлял «народный академик» Лысенко.
Он, по его словам, гарантированно преобразует озимые злаки в яровые — «яровизирует» семена, увлажняя и охлаждая их; так они, по мнению Лысенко, наберутся нужного им холода (к которому привыкли со времен великих оледенений Земли) и станут уже произрастать как яровые… Не проглядывает ли здесь возможность управлять самим видообразованием, превращать одни виды в другие: сорный овсюг в полезный овес, сравнительно малоурожайную чечевицу в чрезвычайно урожайную кормовую вику… Дали поистине неоглядные.
В сугубо научном «Журнале общей биологии» (1953, т. XIV, № 1) видим фотографии «метелки овсюга с зерном овса» и наоборот — «зерна овсюга из метелки овса», и даже «растение чечевицы, в одном из бобов которого найдено семя плоскосеменной вики»…
Мы бы, вероятно, не поверили, если бы прочли, что свинья опоросилась не одними лишь поросятами, но и ягненком, а увидев такую фотографию, непременно заподозрили бы подвох, — в отношении «вики с чечевикою» мы обычно более доверчивы; многие ли, в конце концов, отличат одно растение от другого… Как знать, быть может, и впрямь рожь «в определенных условиях» является «порождением пшеницы», как утверждает академик в своей брошюре «Новое в науке о биологическом виде» и на страницах второго издания Большой Советской Энциклопедии…
Тут уж недалеко до «управления природой», от которой незачем ждать милостей[10]. Помести человека (тоже в конечном счете всего лишь биологический объект) в соответствующие условия — глянь, получится нечто новое, «новый человек»! Физкультура укрепит тело, бытие сформирует сознание, целенаправленное, без каких-либо отклонений, воспитание послужит окончательной отделкой — и мечта многих поколений утопистов станет наконец явью: пусть до светлого грядущего еще далеченько (не хватает еще, скажем, хлеба и капусты), тогда как люди будущего (на манер героев последних актов пьес Маяковского «Клоп» и «Баня») — пожалуйста, уже налицо!
9
Вот, скажем, интерпретация зависимости сознания от бытия у М. Горького: «Интеллигент бытует между наковальней народа и молотом государства; в общем условия его быта конечно тяжелы, драматичны, ибо действительность обычно враждебна ему. Поэтому так часто и бывает, что неудобство и тяжесть личных условий бытия пленная мысль интеллигента распространяет на весь мир, и в результате объективного мироощущения являются философический пессимизм, бытовой скептицизм и прочие уродства мысли» («Ответ интеллигенту», 1931 год).
10
«Был у нас замечательный, но малоизвестный — потому, что был своеобразен, — мыслитель Н. Ф. Федоров. Среди множества его оригинальных домыслов и афоризмов есть такой: «Свобода без власти над природой — то же, что освобождение крестьян без земли». Это, на мой взгляд, неоспоримо» (М. Горький, 1928 год).