Последовала коллективизация со всеми своими противоречиями, плюсами и минусами.
Пока шла эта странная и бурная человеческая деятельность, поля обрабатывались все хуже, только «для себя». Пашню перестали навозить — не до того! Постепенно исчезали клевера и пары на полях, размножались сорняки. И, конечно, рушились семьи. Самые работящие мужики не по своей воле исчезали из деревень, они оказывались на положении ссыльных в северных лесах, на рудниках.
Потребовалось долгое время, чтобы возникло и пообвыкло на земле отцов новое поколение земледельцев. Но и этому поколению все больше мешали постоянные приказы сверху, неразумные прожекты вроде укрупнения колхозов, передачи земледельческих орудий в МТС, двойственное руководство землей, затем разгром малых деревень, миф об агрогородах, все более чуждый времени волевой характер руководства, когда всякая личная инициатива загонялась в угол. Ставка на «сильную личность» не только в совхозах, но и в колхозах чем-то очень напоминала уже позабытых землевладельцев прошлого века.
Нет, страна не умерла от голода. Пусть только часть колхозов и совхозов выполняла ежегодно нарастающие планы хлебосдачи, пусть продолжалась утечка крестьян, но продукты с полей и ферм получали, продавали по карточкам, потом и свободно. Страна выдержала и этот суровый период — даже в тяжелейшие годы войны, которая принесла победу.
Однако и теперь, через десятилетия, при возросшем индустриальном потенциале, все еще ощущается дефицит самых необходимых продуктов, часть которых наша великая земледельческая страна вынуждена закупать за рубежом. Что случилось с землей?
Неустройство общественное, конечно, сказалось и на жизни почвы, создающей продукты питания для общества.
Вспомним лысенковщину, которая надолго внесла в сельскохозяйственную науку дикое невежество и разброд, когда всякий ученый, несогласный с мальчишескими теориями этого академика-неуча, объявлялся инакомыслящим, а научная дискуссия превращалась в политическое преступление. Гибель таких ученых, как Н. И. Вавилов, Н. К. Кольцов, С. С. Четвериков, А. С. Серебровский; видных агрономов Н. М. Тулайкова, А. Г. Дояренко, С. К. Чаянова, В. И. Кондратьева, Д. А. Сабинина; разгром, в сущности, всего ВАСХНИЛа отбросили сильную русскую биологическую науку и, в частности, почвоведение далеко назад. Перед учеными уже не ставили задач по разработке долговременных проблем, от них требовали сиюминутных успехов, которые, как известно, озаряют мир лишь на основе как раз наук фундаментальных. В земледелии одна ошибка накатывалась на другую. Тут и яровизация как панацея от всех бед, и скороспелая попытка полезащитной лесопосадки, и нарушение севооборотов — все, что через много лет ученым приходится пересматривать, выводить научные истины из тупика.
О судьбе почв перестали думать. Распространилась экстенсивная форма земледелия. Из почвы брали с урожаями пищу, но почве эту пищу не возвращали, обрекая ее на истощение. Такого давно уже не было на российских землях.
Когда все беды ушли в прошлое и многое позабылось, ученые и земледельцы стали возвращаться к истинам вечным, к теории и практике землепользования, считавшимся запретными.
В украинском городе Полтаве, где сто лет назад В. В. Докучаев произнес свою блестящую речь о «царе почв, главном богатстве России, нашем русском черноземе», в 1986 году состоялась научно-производственная конференция, посвященная творческому развитию почвоведения на новом этапе ее жизни. Выступил на конференции и тогдашний секретарь областного комитета КПСС Ф. М. Моргун. В частности, он сказал:
«Мы с вами — и философы, и писатели, и партийные работники, и аграрники — часто говорим о любви к земле, бережном отношении к ней. Имеется в виду не только красота, так сказать, экзотическая ценность, но и сохранение ее плодородия. Крестьянин смотрит на землю прежде всего с практической стороны. Его отношение к ней в значительной части зависит от того, является ли она кормилицей, средством его существования. Сегодня он хочет не просто безголодной жизни, а равных условий жизни со всеми членами общества. Если требования крестьянина игнорируются, рано или поздно это отразится в его психологии, он станет смотреть на землю не как на кормилицу, а как на мачеху. Отсюда и отношение к земле будет другое».
Эта мысль о крестьянине-творце, а не просто исполнителе чьей-то воли перекликается с ранее высказанными словами умнейшего нашего писателя Федора Абрамова, который в обращении к своим землякам в деревне Веркола сказал:
«Исчезла былая гордость за хорошо распаханное поле, за красиво поставленный зарод, за чисто скошенный луг, за ухоженную, играющую всеми статями животину. Все больше выветривается любовь к земле, к делу, теряется уважение к себе…»