Место это выбрано для института прицельно — на самых что ни на есть бросовых, вернее запущенных, землях: владейте и богатейте, товарищи ученые! Но для них, понимающих красоту земли как первую необходимость для нормальной жизни, очарование пейзажа перед глазами затушевало и бедность земли и запущенность — явления временные, если приложить труд и разумение.
Теперь мы смотрим из окон кабинета на западную сторону и видим кудрявую зелень, столпившуюся возле прудов. За прудами вдаль уходит просторное сосновое редколесье, а в нем прямая прорезь хорошей асфальтовой дороги из Мурома во Владимир, до которого два десятка километров. Далеко за лесом по всему горизонту возвышается голубоватый от дали и летнего воздуха серый бугор, застроенный белыми корпусами жилых кварталов с притягательной центральной формой — старинным Успенским собором. Он много выше всех строений в городе, отсюда, из далека, кажется не созданием рук человеческих, а видением чуда, сотканного из белизны, золота и голубых куполов с сияющими крестами в светозарном солнечном освещении.
Судогодский подъем, где обосновался институт, когда-то дал приют двум деревенькам, от них еще осталось несколько изб. Названия у них были прозаические, скучные — Бараки и Вяткино, они немного возвышались над лесной низиной, по которой у самого владимирского бугра протекает река Клязьма. Она-то и отделяет высокое левобережное ополье от Мещеры, низинной стороны Владимирской области, от лесной, песчаной, торфяной, болотистой, комариной, травяной, черничной и еще бог знает какой, где тоже селились и поныне живут и кормятся люди, распахавшие здешние белесые земли и с удовольствием ступившие на прекрасные луга, где можно кормиться стадам коров и бычков.
Теперь тут первый в Мещере институтский городок, почти тысяча жителей, веселые современные дома в один, два, три и даже четыре этажа, улицы, огороды-садики с цветами, ягодами, картошкой, пленочными тепличками, довольно уютный городок, где солидно стоит большеоконное здание института, где новенькая школа, по городскому проекту построенная, магазин и все другое, что нужно людям. Есть еще светлый деревянный дом над прудом, по-старому все еще называемый сельсоветом, хотя он уже поселковый Совет, такой опрятный дом, где решаются житейские дела.
Дальше за городком по волнистым полям вниз-вверх уходят просторные земли, они спадают к еще одной балке, уже перепруженной. Там блестит вода третьего пруда, затененного ветлами. По берегу его тянется рядок старых изб, выкрашенных все, как одна, почему-то в голубое, а через улицу, в бурьянах и с печально склоненным православным крестом над ржавым пятиглавьем, над любовно выложенным когда-то верхом с арками, пилястрами, шатрами, над разрушенной оградой с заросшим крапивой древним кладбищем стоит церковка, похоже XVII века, такая тихая старушка из российского прошлого. До этого места руки мастеров еще не дошли. Но подумывают, подумывают воскресить. Все-таки старина, память наша. Да и деды-прадеды под холмиками с крестами…
Явились, наконец, нужные нам люди, они вошли друг за другом, один коренастый и плечистый, с крестьянским открытым лицом, смелым «володимирским» взглядом; другой повыше, потоньше костью и помоложе, посветлей головой, глазами, в джинсах и кедах, по-модному. Поздоровались за руку. Попов показал на стулья, оба остались стоять, видать, уже при входе нацелились на короткий разговор. Дела, дела…
— Ну, что там? — спросил Попов у Виктора Ивановича Королева, директора опытного хозяйства, того, что постарше и посмелей видом.
— А что? — Королев вскинул голову. — Все на месте, земля, фермы, другое-прочее.
— Я про кормораздатчик. Опробовали в коровнике?
— Там доделывают кое-что… Часа на два работы.
— Ах, Королев, Королев! Знаем мы эти два часа. Сейчас поедем, разберемся.
— Мы туда и направлялись, а нас сюда завернули.
Главный агроном опытного хозяйства Борис Михайлович Маринин переступил с ноги на ногу. Сказал негромко:
— Получится тот кормораздатчик, — и кивнул, подтверждая, что получится.
А Попов пояснил уже для меня, несведущего:
— Мы тут одну заводскую машину приспосабливаем для разброски подстилочного торфа на фермах. Рук на это дело не хватает.
— У нас только крупного рогатого скота тысяча семьсот голов, — ввернул Королев.
— Не рогатыми головами сыт человек. Ты молоком похвастайся, — тотчас ответил Попов.