Выбрать главу

Я обязан сделать выводы, политические и деловые, — перемещение согласую с А. Фадеевым. — Буду рад, если ты на досуге все обдумаешь: свои взгляды на Пастернака и пр.; на этику парт. лит. работы… Привет!

Вс. Вишневский

Дьявольщина! Зная это письмо давно, я только сейчас — при перепечатке его своей рукой в собственную рукопись — уловил всю низость мышления Вишневского:

…отношение к поэзии Пастернака сделано пробным камнем политической благонадежности недавнего фронтового друга;

…устный донос на заседании в ЦК повторен как доблестное предупреждение-ультиматум: будешь «за» — буду бить!

…не совпадающий с начальственными указаниями, свой, эстетический взгляд «на Пастернака и подобных» запрещается;

…провозглашена особая «этика парт. лит. работы» и важность ее подчеркнута: по требованию сверху, свои убеждения — предай, искусство — растопчи, мастера — ошельмуй, и при этом восприми сии требования как «братские призывы»!

Понимаете — братские?! Это было вполне в сухопутном духе эстрадного морячка-братишки, каким романтически прикидывался бывший петербургский гимназист. Ну, а что тут такого-разэтакого: Каин к Авелю тоже обращался с призывами братскими… Сознаю: тут не вполне полноценна эта библейская метафора, ибо один был Каином не всегда, а другой не всегда был Авелем. Но в годы, о которых речь, эта метафора работала хорошо.

10

Я прихвастнул, сказав, что в том апрельском письме «уловил всю низость» псевдобратишки на капитанском мостике. Не всю, не всю! Среди прочих есть у меня копия еще одного каинова письма Вишневского тогдашнему Авелю Кузьмичу. Оно писано было годом раньше — в 46-м. И если в уже цитированном он самовлюбленно пометил над датой — «7 часов вечера», то в этом столь же самовлюбленно пометил «Утро». У меня есть его письма ко мне и к Тусе Разумовской с пометками не только часов, но и минут написания. Он воображал свою жизнь эпохально значимой, а будущую биографию — научно-дотошной. И заранее помогал историкам: «Вот как гениально выражался я в 4 часа пополудни, а уж по утрам — читайте, изучайте, комментируйте!» Но жена его, Софья Касьяновна Вишневецкая, недаром после смерти Вишневского упрашивала Толю вернуть ей оригиналы писем ВВ: она понимала, как дурно будет выглядеть в этой переписке ее супруг, и хотела уничтожить, как нынче выражаются, «компромат». Толя и Маша были доказательно в этом убеждены.

Думаю, Борис Леонидович не знал о тех эпистолярных событиях за его спиной.

26. VI. 46

Утро.

Ан. Тарасенкову

…Ты в полемическом задоре готов опрокинуть всю советскую критику и библиографию по Пастернаку и объявить его великим советским поэтом, забыв совсем, что значит в народном, боевом, партийном плане слово «великий»… Случай превращения марксистского критика в апологета аполитичного, стихийного, мечущегося поэта.

Кстати, в дни бегства из Москвы Пастернак говорил Соф. Касьяновне: «Как я рад, что у меня сохранились письма из Германии…» (подчеркивание Вишневского. — Д. Д.). Деталь, которую ты не смеешь пропустить (в литературном портрете Пастернака. — Д. Д.). Я довожу ее до тебя открыто, официально. О «великом» — полезно знать побольше.

…Я не продолжаю. Просто утром, встав, набросал тебе эти неск. слов предупреждения и совета.

Вс. Вишневский

Вот теперь его низость, кажется, улавливается вся! «Кстати» и «официально» доводится до сведения критика — автора требуемой статьи против Пастернака — дурацки предположительное, но зловеще-доносительское: Пастернак ждал прихода гитлеровцев в октябре 41-го — «в дни бегства из Москвы»… Это писалось черным по белому писательской рукой и уже после войны! «О «великом» — полезно знать побольше». Полезно. Побольше.

Моя рука противится моей воле: не хочет настукивать черным по белому этот стукаческий сволочизм. «Стукаческий» — не оговорка и не излишество отвращения: не только Тарасенкову, но и мне, внештатному знаменцу, стало тогда известно от весьма ответственного аппаратного деятеля (Александра Михайловича Еголина), что ВВ посылает в ЦК копии своих личных («Дорогой Толя!») редакторских писем!.. Трудно ли понять Тарасенкова, что свой немедленный ответ на то утреннее письмо самолюбующегося шефа он датировал в его же стиле — с указанием времени суток, хотя обычно никогда этого не делал: надо было зафиксировать незамедлительность отклика на политическую инсинуацию: