Библиотечная тишина, тишина читальных залов…
Есть в Вильнюсском университете такой зал, где она носит какой-то особенный, торжественный характер. Глубокие своды над окнами, негромкая нарядность фресок и росписи плафонов, общий золотисто-рыжеватый тон дерева — плоские шкафы в простенках, длинный, чуть не во весь зал, овальный стол и стулья с высокими спинками вокруг него. А по обе стороны — сплошной ряд высоких столиков-саркофагов под зелеными покрывалами. Витрины.
Это самый старинный зал университета, еще с шестнадцатого столетия, когда университетом правили иезуиты, называя его тоже и Академией. Тогда зал служил рефекторием — столовой для ее воспитанников, и все было здесь устроено на вкус ордена Иисуса. Почти без всякого убранства, голые стены, отчего своды казались еще более нависающими, только кафедра с каменными ступенями для молитвенных речей во время трапезы и большой темный крест на главной, торцовой стене. Нельзя, конечно, отказать в своеобразной, аскетически строгой и даже жутковатой красоте, которой так умело пользовались иезуиты для пленения душ.
Спустя двести лет, когда университет освободился уже от иезуитской опеки, профессор рисования и живописи Пранас Смуглявичюс преобразовал этот зал в светски нарядный, декорировал фресками и плафонами в стиле классицизма. И здесь происходили уже все важные университетские церемонии — актовые собрания, вручение дипломов, посвящения в ученую степень. Зал Смуглявичюса.
А теперь здесь хранилище библиотечной тишины — отдел особо редких книг и рукописей, которыми владеет, которыми гордится Вильнюсский университет, его научная библиотека. Вот под этими покрывалами и стеклом витрин лежат драгоценные экземпляры — печатные и рукописные, в коже и пергаменте, внушительные фолианты и малые книжицы, акты и грамоты… Каждый раз, откидывая покрывало с очередной витрины, подымаешь как бы занавес над той или иной страницей истории Литвы — ее жизни, ее культуры и науки. И, конечно, самого университета с его непременной частью — библиотекой.
…Книга средних размеров, на вид ничем особо не примечательная. Ну, как у многих старинных изданий, орнамент на заглавном листе из растительных и геометрических завитушек, две фигурки аллегорического значения. И посередине — название в рамке: «Простые слова катехизиса», с добавлением — «для чтения и песнопения». Обычное для тех времен церковное поучение: как молиться, совершать обряды, моральные наставления.
Но в жизни целого народа книга эта — великое начало. Первая книга на литовском языке! Напечатана в 1547 году.
В Великом княжестве Литовском разгоралась борьба правящей католической церкви против движения Реформации — протестантов, кальвинистов. Скрещивались интересы не только веры, но и сословные, имущественные. Группа литовских учителей-реформатов, после того как их школа в Вильнюсе была насильственно закрыта, бежала от преследований в город Кенигсберг — столицу Прусского герцогства, объявленного протестантским. Там проживало немало литовцев, и прибывшие из Вильнюса ученые педагоги нашли для себя подходящую почву. Во многом способствовали открытию Кенигсбергского университета, и некоторые стали его профессорами.
А через несколько лет появилась вот эта книга, отпечатанная тут же, в Кенигсберге. «Простые слова катехизиса». Первая на литовском. В ней оказался не только церковный текст и ноты для песнопения. В ней был еще и важнейший раздел: «Дешевая и краткая наука читать и писать». Букварь. Первый шаг в грамоту.
«Братья, сестры, берите меня и читайте и, читая, вникайте…» — торжественно обращался автор к сородичам на родном языке, в страстном желании приобщить как можно больше из них к письменному, печатному слову.
Но кто же он, автор, создавший сей труд? В заглавии никак не обозначен. Но много позднее внимательные исследователи обнаружили скрытое на то указание. В стихотворном предисловии можно прочитать акростих: если выписать первые буквы с третьей по девятнадцатую строки, то получится имя: Мартинас Мажвидас.
Да, это был он, Мажвидас, один из литовцев, бежавших от религиозной распри в Кенигсберг и учившийся там в только что открытом университете. Еще студентом, проникнутый стремлением к просветительству, начал он огромную работу по созданию литовской книги, с годами довел ее до завершения, до выхода с печатного станка.
Почему же все-таки автор предпочел остаться в тени? Его, пожалуй, можно лучше понять, если помнить, в какое время это было. Его «Катехизис» излагал вероучение на протестантский лад, а воинствующий католицизм никому не прощал ни малейшего проявления ереси. Книга и без того должна была проникать в Литву тайком, случайными путями.