А вторая и вовсе невзрачная, какая-то тетрадка в обложке серо-болотного цвета, словно избегающая открыто попадаться на глаза. Но роль ее была весьма зловещей, решающей судьбы многих и многих творений человеческого ума на протяжении веков. Стоит запомнить название на латыни: «Index Librorum». «Список книг», которые объявлялись Ватиканом запрещенными по всей католической державе, как богопротивные, еретические, опасные. И трактат Коперника «Об обращениях небесных сфер» на одном из первых мест.
Начиная с 1559 года «Индекс» появлялся со все новыми дополнениями во всех католических школах, академиях и университетах, в библиотеках. И есть что-то символическое в том, что лежат они теперь вместе здесь, обе книжки в музейной витрине, как урок истории, который не следует забывать.
И все же. Несмотря на все запреты и угрозы наказания, в старой Виленской академии-университете пробивалось все же слово научной истины. Некоторые из передовых профессоров, кто более открыто, кто более завуалированно, позволяли себе упомянуть и о Копернике. Курсы их лекций, их учебники тому явные свидетели. Они вот тут же, под стеклом витрины. Учебник элементарной математики проф. А. Милявского: система мироздания Птолемея годится только для Библии, а система Коперника запрещена по ошибке. Труд по астрономии А. Дыблинского: система Коперника одна из возможных. Труд профессора Й. Рудомина «Теоремы и проблемы математики», выпущенный в 1633 году — год еще более строгих запрещений, наложенных Ватиканом, а профессор все же осторожно касается и системы Коперника. Профессор Освальд Крюгер вместе с группой студентов наблюдал в телескоп Галилея планеты солнечной системы, а потом говорил на публичной лекции в присутствии местной знати, что Николай Коперник показал своим великим открытием, «на что способен человеческий разум».
И что удивительно, эти учебники, курсы лекций со словами о Копернике были напечатаны тут же, в типографии Академии со знаком Святого общества Иисуса. И в годы, когда еще и еще раз выходили новые издания злополучного «Index Librorum». Вряд ли это можно объяснить каким-то недосмотром иезуитской цензуры, всегда отличавшейся своей неусыпной бдительностью. Скорее другое. Чтобы держать безраздельно в своих руках дело высшего образования юношества в таком пестром, неспокойном и мятежном крае, как Литва, ордену иезуитов приходилось иногда закрывать глаза на некоторые своевольности наиболее видных профессоров, приглашенных в Академию. Снисходительность поневоле.
В том же 1543 году, когда вышел трактат Коперника «Об обращениях небесных сфер», в швейцарском городе Базеле был отпечатан труд Андрея Везалия «О строении человеческого тела», совершивший также переворот в науке, положивший начало современной анатомии. И также вызвавший священную ярость церковников. По приговору инквизиции Везалий должен был отправиться с покаянием в Палестину и погиб во время этого паломничества. На его сочинения был наложен многократный запрет. А в Виленской академии профессор Марквартас читает курс анатомии по Везалию, излагает его мысли о материальной основе человеческой психики. Библиотека сумела сохранить и конспект этих лекций, и труд Везалия с его уникальными рисунками.
Профессура во многом способствовала росту библиотеки. Привозили книги из-за границы, дарили собственные собрания. Выдающийся астроном Мартин Почобут, директор университетской обсерватории, создал при ней ценнейшую специальную библиотеку, которая весьма обогатила впоследствии общие книжные фонды. Как и собрание медицинских книг профессора физиологии и анатомии С. Биси, блестящего лектора-педагога, подвергавшегося всяческим притеснениям со стороны иезуитов. И обширная коллекция книг по химии и медицине профессора ботаники Ж.-Э. Жилибера, приучавшего студентов к практическому исследованию растительного мира своего края и создавшего фундаментальный труд «Флора Литвы», в котором на основе системы Линнея охарактеризовано около 800 видов растений. И книжное собрание естествоиспытателя и географа профессора И.-Г. Форстера, который был спутником знаменитого мореплавателя Кука в кругосветном путешествии, а затем, читая лекции в Академии, сеял здесь первые семена эволюционной теории живой природы; позднее уехал в Париж, чтобы принять активное участие во Французской революции. Покидая Литву, оставил университету свою личную библиотеку.