Не так весело сложилась судьба рукописи этой замечательной книги. Книга, которая будет издана более чем на двадцати языках мира, впервые увидит свет лишь в 1959 году (спустя 22 года) благодаря Евгению Михайловичу Лифшицу, сохранившему единственный рукописный экземпляр двух «врагов народа».
В 1938 году Ландау и Румера арестовали. Их арестовали в один день и посадили в одну камеру. «Мы улыбнулись друг другу, — рассказывал Юрий Борисович, — и, конечно, решили, что они хотят подслушать наш разговор, раз посадили в один конверт — маленькую бутырскую комнатку, где вы можете встать, сесть, но не ходить. На самом деле, как потом выяснилось, это произошло из-за обычного беспорядка. И вообще оказалось, что ордер на мой арест был выписан на 26 апреля, а взяли 28-го. Просто потому, что не успевали брать — много было таких. И первое, что мне сказал Дау, было в чисто даувском духе: «Ну и подарочек ты получил ко дню рождения, Румчик, поздравляю тебя!»
28 апреля — день рождения Юрия Борисовича. После того как Румер без особого удовольствия все-таки принял поздравление, Ландау как ни в чем не бывало стал рассказывать о своей последней научной догадке: «Послушай, Рум, ты даже не представляешь себе, что я придумал! Я разгадал тайну жидкого гелия!»
В 1937 году Капица открыл парадоксальное явление: гелий, охлажденный до сверхнизких температур, близких к абсолютному нулю, не только не затвердевал, но терял вязкость и становился сверхтекучим. Румер был первым человеком, который услышал блестящее объяснение сверхтекучести гелия — явления, которое войдет основным звеном в формулировку Нобелевского комитета при присуждении Нобелевских премий (в разное, до неприличия, время) Капице и Ландау.
Ландау и Румер просидели вместе одну только ночь, а потом развели их по разным камерам. Ландау просидел год. Румер — десять. После десяти лет пришли этап и ссылка.
Они встретятся только через пятнадцать лет. Ландау — по-прежнему главой теоретического отдела физпроблем, Румер — преподавателем Енисейского учительского института.
Румера продержали в Бутырках недолго. Юрий Борисович рассказывал: «Мне предъявляли такие невероятные вещи, «уличали» в таких нелепостях, что я понял: возражать и оправдываться бессмысленно, главное — сохранять спокойствие и доброжелательность. Я сочувствовал этим людям. Мне казалось, они были уверены, что имеют дело с настоящим немецким шпионом, и как могли старались. Меня ни разу не били. Моя жена до сих пор этому не верит. Держали в «стойке» — да, светили в лицо, не давали спать, но не били. И однажды среди всей этой абракадабры, которая называлась допросом, я услышал: «Работать на советскую власть инженером будешь?» — «Конечно!» — обрадовался я. Так я попал в Болшево».
Ландау оказался в более тяжелых условиях, сразу вызвав к себе крайнюю враждебность органов. Уверенный, что скоро все выяснится, он с самого начала держался независимо и, конечно, возмущался подобным положением дел. Это потом, чтобы только его не били, Ландау будет подписывать протоколы допросов, содержащие самые невероятные его признания. Ландау погибал. И он бы погиб, если бы не Петр Леонидович Капица. В тот же день, когда его арестовали, Капица написал письмо Сталину:
«28 апреля 1938, Москва
Товарищ Сталин!
Сегодня утром арестовали научного сотрудника института Л. Д. Ландау. Несмотря на свои 29 лет, он вместе с Фоком — самые крупные физики-теоретики у нас в Союзе…