Вернемся к «Дневнику». Публикация «Дневника» Вульфа с комментариями, правда порой совершенно никчемными (…), пожалуй, самое ценное, что дал в пушкиноведении Гофман. Поездка в Голубово дала Гофману материал для ряда публикаций и статей. (…)
<6>
После смерти Петра Ивановича Бартенева, несмотря на увещевания его в завещании детей своих не ссориться и жить в мирном согласии, между ними вспыхнула непримиримая вражда из-за его наследства, закончившаяся процессом. Внук Петра Ивановича Петр Юрьевич (сын Юрия Петровича, умершего раньше отца и одно время редактировавшего «Русский архив»), кончивший лицей, монархист по убеждениям, как все вообще дети Петра Ивановича, вообразивший, что он может быть достойным преемником своего деда, смехотворно стилизовавший под него свои писания, получил право издания «Русского архива» и архив журнала. Этот архив он перевез в Денежный переулок, где у него была и редакция и контора. В годы его редактирования (с конца 1911-го по 1917 год) журнал влачил самое жалкое существование. Количество подписчиков, вероятно, падало из года в год. В годы революции, в качестве монархиста, он подвергся очень большому числу обысков, вероятно был арестован не раз и в конце концов был не то убит, не то расстрелян где-то на юге. Кроме архива журнала Петр Юрьевич владел автографом Пушкина «Зачем безвременную скуку…» и четырьмя рисунками Пушкина — портретами декабристов (Пестель, Рылеев, Давыдов, Юшневский), доставшимися ему от отца, который получил их в свою очередь от Петра Ивановича. Помимо этих автографов Юрий Петрович владел еще четырьмя рисунками (Вяземский, Вяземская, автопортрет Пушкина, Веневитинов). Как мне рассказывала Надежда Степановна (вдова Юрия Петровича), последние четыре рисунка, наклеенные на одно паспарту под стеклом, известный собиратель и большой пройдоха Николай Николаевич Черногубов уговорил Юрия Петровича (или Петра Юрьевича?) променять на акварель Репина «Запорожец». Бартенев имел глупость пойти на это. А Черногубов продал рисунки Пушкина Илье Семеновичу Остроухову.
Часть наследства П. И. Бартенева — его библиотека и пятьдесят с чем-то томов переплетенных по годам писем к Бартеневу за 1850–1910 гг. — досталась в специально устроенном для них шкафу дочери Петра Ивановича, старой девице Надежде Петровне. Наконец, старший сын Петра Ивановича, Сергей Петрович, по словам Надежды Петровны, захватил самочинно воза два-три книг (снял сливки) и наиболее ценные рукописи (автографы Пушкина, Жуковского и, вероятно, других писателей, дневники Петра Ивановича, его автобиографию, его записные книжки, письма к нему ранних лет 40–50-х годов, письма Александра I, Дашковой, С. Р. Воронцова и т. д., и т. д.). Надежда Петровна же рассказывала мне много позднее, что по разделу наследства Петра Ивановича она получила его Memorabilia — записи о членах семьи царствовавшего дома Романовых. Не рискуя хранить их у себя, она держала тетради с этими записями в железном сундуке, какой употреблялся для хранения провизии, т. е. с дырками в стенках (зеленого цвета), поставленном в сейф банка, кажется, братьев Джамгаровых.
Когда в первые годы революции вскрывали сейфы, она почему-то пропустила свою очередь и о судьбе этого сундука ничего не знает. Через несколько лет после этого рассказа я, узнав, что председателем сейфовой комиссии был мой товарищ по ссылке Александр Ефремович Аксельрод, отправился к нему на прием. В это время он был, кажется, товарищ наркомфина. Когда я вошел в необыкновенно важный кабинет, я решил, что вышло какое-то недоразумение, так как в сидящем за огромным министерским столом, бритом, с круглым лицом человеке я не мог найти и отдаленного сходства с невзрачным человеком с рыжей редкой бородой, любимой темой которого были разговоры о его 17 болезнях. Большего изменения в человеке трудно себе представить. Он меня очень любезно принял, но ничего не мог сделать, потому что уже не помнил многих подробностей, да и лично не принимал непосредственного участия во вскрытии сейфов. Лица же, занимавшиеся этим, к этому времени разъехались по разным концам России. Единственное, что я узнал от него, это, во-первых, то, что все рукописи, находившиеся в сейфах, ими не уничтожались. Так, например, он помнит, что в сейфе Рахманинова оказалась большая пачка нот, которая была ими куда-то представлена. Во-вторых, Аксельрод сообщил мне, что содержимое сейфов (конечно, кроме ценностей) все было отправлено в «сохранную казну», куда он меня и направил (в Настасьинском переулке). Я ходил в эту казну, но нужного мне человека не увидал, а вторично не пошел.