Геттинген жил мерной жизнью. Гордился своей ученостью, своими «колбасами и университетом» и держал горькую обиду на Гейне, ославившего геттингенских девушек, приписав им самые толстые ноги в мире. Все протекало без особых изменений, пока не прокатилось по Европе слово «война».
Война для всех война. У нее свои права, свои задачи, свой приговор. И одна профессия — солдат.
С войной Геттинген стал безлюдным. Пустовали аудитории университета и его библиотека, пустовали столики в уютных погребах. Великому Давиду Гильберту приписали предательство, поскольку он не поставил своей подписи под декларацией самых знаменитых немецких ученых и деятелей искусств, заверявших мир в своей полной солидарности с кайзером.
После войны нищая Европа вдруг оказалась под совершенно определенно направленным золотым американским дождем: американские деловые круги почувствовали, что наука может стать делом, в которое стоит вложить деньги. И в Геттингене, как и в других крупных научных центрах Европы, появились эмиссары от Рокфеллеров и Дюпонов. И к старому университету, к скромной Георгии-Августе, добавились новые институты, раскинувшиеся по всему городу. Появились новые лаборатории, оборудованные по последнему слову техники, новые здания с большими, средними и малыми аудиториями, выстроенные на шальные американские деньги. Разворачивались улицы, сносились маленькие дома с тем, чтобы построить опять-таки маленькие дома, но уже с центральным отоплением, а не с тем отоплением, которое пришло из прошлых веков.
Словом, было что показать и рассказать молодому человеку из России, только-только прибывшему в Геттинген.
Румер долго не мог уснуть в ту ночь. События всего дня, рассказы новых друзей снова и снова прокручивались в голове и каждый раз останавливались на одном и том же месте, поразившем его больше всего: ни один из его новых знакомых ни разу не спросил его, человека из России, про его удивительную родину, про то, как живут в России и что такое революция. А Юра Румер, московский мальчик с Маросейки, мог бы многое им рассказать.
Юрий Борисович Румер родился в семье московского негоцианта, купца первой гильдии Бориса Ефимовича Румера и был последним ребенком в семье. Братья Осип и Исидор, погодки, были старше Юры на 18 и 17 лет, сестра Лиза — на 11. Кроме родительских любви и ласки всем детям Бориса Ефимовича достались любовь и ласка их воспитательницы Алисы Блекер. Она была из тех немцев, предки которых жили в Москве с незапамятных времен. Всех детей Бориса Ефимовича она любила одинаково и занималась ими с одинаковым интересом. Она читала им Шиллера и Гёте до хрипоты, пела добрые народные песенки и учила их подлинному немецкому языку.
Старшие сыновья Бориса Ефимовича с отличием окончили Армянскую классическую гимназию. Осип Борисович еще в молодые годы стал знаменит своими переводами. Впоследствии он сделался выдающимся лингвистом. Знал 26 языков. Переводил Платона и Горация, лирику французского Ренессанса и Шекспира, средневековую индийскую поэзию, Омара Хайяма, Петефи. Исидор Борисович всю жизнь поражал окружающих глубиной своих разносторонних знаний и нетривиальностью мышления. Он прекрасно знал, например, математику, изучая ее самостоятельно, читал труды Гаусса, Римана и Лагранжа в подлинниках. На хлеб он зарабатывал литературными переводами (в его переводе появилась первая популярная книга по теории относительности). Его бросало из стороны в сторону. Но главной его страстью была философия. К несчастью своему, он был философом-идеалистом, проповедником философии Тейхмюллера, сыгравшей впоследствии роковую роль в его судьбе.