Сахаров последовательно боролся за освобождение из тюрем разных людей (вовсе не знаменитых), оказавшихся в неволе за высказанные свои мысли, может быть, не столь отличные от невысказанных мыслей других людей.
Не углубляясь в иные (умозрительные все же) переплетения двух судеб, возьму на себя смелость сказать, что взгляды на свою роль в этом мире у двух замечательных ученых людей отличались существенно: Петр Капица, будучи русским человеком, вместе с тем ощущал себя европейским интеллигентом и действовал, реально представляя границы возможного. Один из очень немногих ученых, писателей, артистов, художников, который не стал подписывать лишенные объективности письма 1973 года против Сахарова, он, однако, не выступил тогда и в его защиту, предвидя, вероятно, отсутствие результата, а Капица результат уважал. Перечень имен тех, кто поставил свои подписи с их титулами, я не привожу, поскольку он занял бы слишком много места, но вы можете познакомиться с ними в газетах за август — сентябрь семьдесят третьего.
Скажу, однако, что всякие формулировки — вещь относительная… В восьмидесятом году во время сахаровской голодовки в горьковской ссылке восьмидесятишестилетний Капица, думаю, без надежды на любимый им результат (слишком хорошо представлял он обстановку, в которой мы жили), единственно по порядочности своей и в искреннем беспокойстве за судьбу коллеги, послал сначала письмо Андропову, потом — телеграмму Брежневу:
«Я очень старый человек. Жизнь научила меня, что добрые поступки никогда не забываются. У Сахарова отвратительный характер, но он великий ученый нашей страны. Спасите его».
Андрей Сахаров был и остается русским интеллигентом с его верностью идее борьбы за справедливое общество для людей, хотя бы люди, из-за диффамации лишенные возможности поверить в его искренность и нравственную чистоту, сами воевали против Сахарова — человека, радеющего за их свободу.
Он может заблуждаться, как всякий человек, его можно переубедить, если будет достаточно для того аргументов, но своим убеждениям он изменить не может.
За это редкое, в общем-то, счастье его многого лишили. Но есть нечто, чего он лишен сам по духовной своей природе и чего должен и, надеюсь, может лишиться каждый из нас. Он лишен ощущения несвободы. Ни один человек сам по себе не в силах избавить общество от рабства страха, хотя вогнать общество в страх — посильная задача для одиночек. Люди лишь сообща могут избавиться от него, но не гуртом, не скопом, не толпой, не массой и не массами… В этом какое-то противоречие: чтобы объединиться в борьбе со страхом, надо «размежеваться», почувствовать себя не частью чего-то, а самостоятельным целым, единым.
Живо общество, если в нем существовали и есть люди, депонировавшие антистрах в периоды социального и нравственного маразма. Немало было их, павших, но выдержавших духовный террор. Их и тех, что сохранились и выросли, мы сберегли в своих душах как генофонд свободной мысли и высокого духа, чтобы в тот момент, когда созрела почва, было откуда взять семена.
Оглянемся назад, всмотримся в очередь на прием в кабинет мрака. Переберем в памяти всех, кого лишили слова «товарищ», отдалив от нас другим словом, у которого ампутировали нравственный смысл. Ну, кто там стоит без шнурков перед начальником? Гражданин рабочий, гражданин крестьянин, гражданин писатель, гражданин академик, граждане, гражданки, их дети…
И что тут делает Андрей Дмитриевич Сахаров — человек, заслуги которого перед Родиной всего на две геройские Звезды уступают абсолютному чемпиону державы (который, впрочем, сам себя им назначил). Человек, чей вклад в создание ядерной мощи, военной и мирной, по словам академика Сагдеева, был самым ярким в ту пору: «…сумевший объединить в себе блестящую интуицию и способность к быстрым оценкам физика-теоретика с гением изобретателя».
Может, незаконно находился Сахаров в этой очереди? Нет, вполне законно… Потому что собственные мысли о самых важных вопросах, стоящих перед человечеством — о войне и мире, о диктатуре, о сталинских репрессиях и свободе мысли, о демографических проблемах, о загрязнении среды обитания, о той роли, которую могут сыграть наука и научно-технический прогресс, — предложил академик Сахаров для обсуждения на четвертом году постволюнтаризма, когда над страной уже вновь сгустился мрак «единомыслия».
Он писал свои «Размышления», обеспокоенный неиспользованными возможностями строя, писал, понимая, что основные идеи его работ не являются новыми и оригинальными.
«В 1967 году, — вспоминает А. Д. Сахаров в автобиографии, — я написал для одного распространявшегося в служебном порядке сборника футурологическую статью о будущей роли науки в жизни общества и о будущем самой науки. В том же году мы вдвоем с журналистом Э. Генри написали для «Литературной газеты» статью о роли интеллигенции и опасности термоядерной войны. ЦК КПСС не дал разрешения на публикацию этой статьи, однако неведомым мне способом она попала в «Политический дневник» — таинственное издание, как предполагают, нечто вроде «самиздата» для высших чиновников. Обе эти оставшиеся малоизвестными статьи легли через год в основу работы, которой суждено было сыграть центральную роль в моей общественной деятельности».