Разумеется, я понимаю, что Сахаров был в какой-то степени защищен своей известностью и той огромной ролью, которую он играл в создании бомбы, но уверен, что, будь он лишен этой защиты, он все равно старался бы доказать свое право на борьбу за справедливость и разумный мир. Просто изменилась бы ситуация — не он бы кого-то защищал, а кто-то должен был бы защищать его.
В ядерном проекте он участвовал, не испытывая «комплекса Оппенгеймера», и успешно. В июле 1953 года 32-летний физик защищает докторскую диссертацию (12 августа была испытана первая водородная бомба), в октябре того же года становится действительным членом Академии наук СССР, а в декабре награждается Звездой Героя Социалистического Труда и Сталинской премией… Он продолжает работу над термоядерным оружием и, видимо, занимает в этом деле ведущую роль, если после испытания гигантской силы водородной бомбы в 1955 году маршал М. Неделин на полигоне предложил ему первым поднять тост за успех. Успех был безусловный, но черным его мерилом оказались и две «мирные» смерти — солдата и девочки, оказавшихся без укрытия за десятки километров от взрыва.
Сахаров поднял бокал и выпил за то, чтобы «изделия» успешно взрывались над полигонами и никогда — над мирными городами. И хотя через год, будучи уже дважды Героем и лауреатом Ленинской премии, он вместе с И. Курчатовым активно включится в борьбу против испытаний в трех средах их совместного детища, тогда, после успеха, он все-таки сказал: «Пусть взрываются над полигонами».
Неделин ответил притчей, которую Андрей Дмитриевич считает не вполне приличной. Сидит бабка на печи, а старик перед образом на коленях просит: укрепи нас и направь. Моли только об укреплении, говорит бабка, направим мы уж как-нибудь сами.
Схема притчи не была ни новой, ни оригинальной. Многие ученые ее знали и без маршала. Что касается Сахарова, то он не хотел и не мог смириться с той ролью, которую обозначил ему в притче Неделин.
«Я встретился с большими трудностями при попытках разъяснить эту проблему, с нежеланием понимания. Я писал докладные записки (одна из них вызвала поездку И. В. Курчатова для встречи с Н. С. Хрущевым в Ялте — с безуспешной попыткой отменить испытания 1958 года), выступал на совещаниях».
Летом 1961 года на встрече ученых-атомщиков с Хрущевым Сахаров пишет записку первому лицу государства и посылает ее по рядам: «Возобновление испытаний после трехлетнего моратория подорвет переговоры о прекращении испытаний и о разоружении, приведет к новому туру гонки вооружений…»
— Я был бы слюнтяй, а не Председатель Совета Министров, — сказал на обеде после встречи Хрущев, — если бы слушался таких, как Сахаров.
В следующем, 1962 году министерство дало указание провести очередной испытательный взрыв, с технической точки зрения почти бесполезный.
Бесполезный — это бы ничего…
Отец американской водородной бомбы Теллер успокаивал мир, заявляя, что вред от испытания эквивалентен выкуриванию одной сигареты два раза в месяц. Сахаров доказал, что эта позиция ложна, в одной из работ он (используя известные к тому времени данные о последствиях облучения) дал оценки увеличения числа раковых заболеваний и лейкемии, понижения иммунной сопротивляемости организма, роста числа мутаций, приводящих к наследственным болезням.
Если б только бесполезен, если б только дорогостоящ был каждый взрыв! Мегатонная его мощность — это тысячи безвестных «тихих» жертв.
Тот взрыв, о котором мы говорим, должен был быть очень мощным. Он угрожал здоровью и жизни десятков тысяч людей. Для Андрея же Дмитриевича и группы ученых, в которую он входил, испытание было совершенно безопасным, более того — оно могло стать очередным успехом. Однако Сахаров предпринял отчаянные усилия, чтобы его остановить. Но ничего — даже угроза министру своей отставкой — не дало результатов. Накануне взрыва он дозвонился в Ашхабад до Хрущева и умолял его вмешаться.
«На другой день я имел объяснение с одним из приближенных Хрущева, но в это время срок испытания был перенесен на более ранний час, и самолет-носитель уже нес свою ношу к намеченной точке взрыва. Чувство бессилия и ужаса, охватившее меня в этот день, запомнилось на всю жизнь и многое во мне изменило на пути к моему сегодняшнему мировосприятию».
«Бессилие и ужас» охватили его, видимо, на один день, потому что в том же 1962 году он посетил своего министра и изложил идею договора о запрещении испытаний в трех средах. В следующем году Хрущев и Кеннеди подписали договор. Не исключено, что инициатива Сахарова способствовала этому.